Феодора
Шрифт:
— Наш ребенок должен быть порфирородным.
Он имел в виду Порфировый дворец, это необычное сооружение из камня пурпурного цвета, в котором многие поколения императриц и женщин высокого положения совершали священный ритуал дарения жизни царственным отпрыскам, поскольку, по многовековой традиции, появившийся на свет в пурпуре относится к правящему классу.
— Только не мой ребенок, — заметила безрадостно Феодора. — Лишь законные дети императорской семьи рождаются в пурпуре.
Он посмотрел вниз, на ее макушку.
— Твой ребенок — это и мой ребенок тоже. — Он сказал это так, будто пытался себя убедить в этом. Затем добавил:
— Любовь моя, если бы обстоятельства были несколько иными — думаю, мы могли бы с тобой пожениться.
Она сидела молча, с побледневшим лицом.
Супружество… вот даже о чем он думает!
Это была такая головокружительная вершина, к которой она и на миг не позволяла себе взлететь в своих честолюбивых помыслах…
Она вздрогнула, как от озноба. Как ужасно мечтать об этом! Ведь это невозможно, нереально и совершенно безнадежно!
Даже страшно о таком подумать!
— Нет-нет… — пролепетала она ломающимся голосом.
— Разве ты не хотела бы этого? — воскликнул он.
— Не в этом дело. Конечно, я бы хотела. Но ведь это неслыханно, противоестественно и невозможно…
— Почему? Почему невозможно? Нет ничего невозможного!
В висках у Феодоры так шумело от внезапного прилива крови, что она смутно видела Юстиниана и едва различала его голос. Это был жутковатый и в то же время решающий момент в ее жизни. Момент, когда необходимо принимать страшные решения.
И она оказалась не готовой к нему.
Но ведь надо же что-то сказать. Не могла же она молча сидеть, позволяя потухнуть разгоревшемуся в нем пламени.
— Я — твоя любовница, — начала она. — Стать ею — и быть любимой тобою — это все, чего я хотела…
Самые обычные слова, но произнесенные истинной женщиной. Ее колебания, ее нерешительность, ее робкий, трепетный вид совершенно покорили Юстиниана.
Внезапно ее замешательство прошло, мысль заработала. Как страшно она недооценивала Юстиниана! Своей поразительной преданностью он доказал ей, насколько глупым был ее страх. Она обязана любить его и быть преданной ему так, как ни одна другая женщина.
Но он мужчина… и поэтому необходимо управлять им, тщательно формируя его мысли и побуждения. И она приняла решение. Теперь пути назад не было. Затаив дыхание, она ждала его ответа.
И ответ явился.
— Возможно, для тебя и достаточно быть моей любовницей, но как же ребенок?
Вот это вопрос! Наконец-то она почувствовала уверенность в себе, и ее последующие действия стали ясны для нее.
Умение управлять мужчинами было у Феодоры врожденным, к тому же оно было развито ее опытом до уровня, недостижимого для большинства женщин. Одним из способов заставить мужчину сделать что-то является умение внушить ему, что это чрезвычайно трудно, почти невозможно. Мужчины любят преодолевать трудности. Это неотъемлемый признак их пола, их мужественности. Они всегда отвечают на брошенный вызов.
— Я… я боюсь, — залепетала она. Это была скрыто выраженная просьба о защите, которая неизменно льстит мужскому самолюбию. — Это было бы… возникла бы страшная опасность…
— Какая опасность? — спросил он.
— Это могло бы вызвать возмущение. В Константинополе убийства стали обычным явлением…
— Меня это не пугает!
— А что будет со мной? Если народ окажется достаточно сильно взбудоражен, то слишком высоко нацелившуюся уличную девку вполне могут отдать на растерзание толпе…
— Им пришлось бы сразиться с моими лучшими воинами! Сначала им пришлось бы убить меня! — Он решительно и зловеще сжал губы. — Между прочим, — добавил он, — что могло бы заставить народ пойти на это?
— Я ненавистна императрице и церкви. Да и многим во дворце… — Она готова была упомянуть Иоанна Каппадокийца, но не успела.
— Чепуха! — как и подобает мужчине, он стал теперь наседать на нее. — Ты разве не хочешь стать моей женой, Феодора?
В ответ она улыбнулась сквозь слезы.
— Хочу ли я? О, любимый, для меня это единственное, чего я хотела бы больше всего на свете — Бог тому свидетель. Но я не могу стать ею. И знаешь почему, дорогой? Существует закон империи. Он запрещает мужчине твоего положения и происхождения вступать в брак с такой… такой, как я. И ты не можешь нарушить закон, даже если б я согласилась стать твоей женой. Моя смерть не имеет особого значения, но твоя оказала бы огромное влияние на весь мир.
— Я отменю этот закон! — У Юстиниана был свирепый вид.
После такого пылкого заявления ей захотелось снова очутиться в его объятиях, осыпать его, плача от счастья, поцелуями. Но она сдержала себя. Оставалось еще одно: заключительное действие, чистый опыт, проверка любви и преданности.
Она выскользнула из его рук, немного отодвинулась от него на ложе и опустила глаза.
— Ты ведь наследник престола, сиятельный. — За многие месяцы 'она впервые употребила это официальное обращение. — Ты не можешь жениться на… на проститутке…
Он в бешенстве вскочил на ноги.
— Проститутке? Я запрещаю тебе впредь называть себя так! Запрещаю! Ты понимаешь? Ты — женщина, которую я люблю! И ты будешь матерью моего сына!
Он сделал три широких шага, а она, съежившись, сидела на диване, не отрывая от него взгляда… взгляда, наполненного страстным желанием, висящей на волоске надеждой.
Наконец Юстиниан остановился, хмурое выражение на его лице исчезло. Когда он заговорил, у него был голос человека, спокойного оттого, что важное решение принято.
— Я был себялюбцем, — сказал он. — Когда ты стала моей, для меня это было только удовольствием. С тобой я мог убежать от забот и тревог моей жизни. Но за эти несколько месяцев я полюбил тебя совсем иначе. А такая любовь кое-что значит. Поверь, несмотря на все трудности и опасности, ребенок получит законное имя! Мы с тобой станем настоящими мужем и женой перед Богом — я торжественно клянусь тебе в этом святым Михаилом и всеми архангелами!