Фернандо Магеллан. Книга 3
Шрифт:
– Я могу отправиться в город вместе с ним, – вызвался Пигафетта, довольный совершенной сделкой.
– Успеешь, – капитан удержал порыв итальянца. – Я не хочу рисковать людьми, пока мусульманин не привезет послов раджи.
– Пора сворачивать паруса, – прервал разговор Альбо, внимательно следивший за приближением к берегу. – Лучшего места не найти.
– Командуй, Франсиско, – велел Жуан.
Якоря упали в волны, подняли столбы бирюзово-изумрудной воды, расплескали прозрачные теплые капли, оставили после себя разбегавшиеся круги с белой таящей пеной. Легкий ветер с моря развернул корабли кормой к берегу. Рывком натянулись канаты, прижали бушпритами каравеллы к поверхности океана.
Жаркое солнце насквозь прожигало незащищенные парусами корабли, загоняло моряков под навесы, сушило снасти, проникало через раскрытые крышки люков в трюмы, уничтожало плесень и зловоние. Рассохнувшиеся палубы прохудились. Смола вылезла из щелей, набухла темно-коричневыми комочками, растеклась по щербатым доскам.
Зеленовато поблескивали бронзовые стволы освобожденных от талей пушек, высунувшихся после спячки наружу. Чернели чугунные ядра, серели от соли кучи камней, предназначенных для стрельбы по лодкам противника. Расплелись потрепанные канаты, размякли от десятков мозолистых рук, тянувших, вязавших, укладывавших их в бухты. Привычно поскрипывало рангоутное дерево, смазанное жиром в трущихся местах, обитое воловьей кожей. Теплый ветер уносил звуки в город.
Немного погодя рядом появились лодки островитян. Они кружили вокруг эскадры, перепрыгивали через волны, соединялись друг с другом. Темнокожие полуголые гребцы дружно работали веслами. Они сидели в долбленках в один ряд по пять, десять, иногда больше человек. Их посудины напоминали морякам средиземноморские галеры – фусты. Между ними виднелись альмади, похожие на каноэ, которыми пользовались португальцы и жители Восточных Индий. В отдалении недвижно стояли боевые балангейсы – легкие лодки с глубокой осадкой и множеством гребцов. Над ними на тростниковом настиле располагались воины. На двух бамбуковых шестах в ветреную погоду растягивали большие квадратные паруса. Балангейсы не имели палуб, но не тонули даже в бурю. Широкие балансиры поддерживали их на плаву, гребцы непрерывно вычерпывали воду.
Испанцы вылезли из душных щелей, столпились у бортов, предлагали туземцам различные товары. Разноцветные тряпки, побрякушки, колокольчики, магнитом притягивавшие жителей островов, не возбуждали у горожан желания причалить к каравеллам. Они издали махали руками и полотняными шапочками, приветствовали гостей.
С флагмана послышались голоса пленных мавров, старавшихся убедить единоверцев подойти ближе. Туземцы поняли заложников, что-то крикнули в ответ, но расстояние не сократили. Мавры долго уговаривали островитян прислать на «Тринидад» послов для переговоров, пока по невидимому приказу от лодок не отделилась пирога и направилась к кораблю. Прочие наблюдали за действиями товарищей, готовые по первому выстрелу броситься наутек.
«Отважные» воины боялись подняться на борт, но от подарков не отказались. Взяли с собой старика, отправленного Карвальо к султану. Вместе с пирогой ушли в город балангейсы, легко скользившие по гавани под пение старшин, задававших ритм гребцам. Запрет на общение с гостями сохранился, никто не подплывал к каравеллам.
Медленно текли предгрозовые вечерние часы. Моряки изнывали от давящей духоты, бесцельно бродили по палубам, смотрели на пироги, описывавшие круги вокруг эскадры и уходившие к хижинам, откуда им на смену беспрерывно спешили новые: познакомиться с непривычными лодками, имевшими внутри орудия, как на стене властителя. Впервые люди видели плавучие крепости и думали, будто в каждой из них сидит богатый раджа. Ведь даже дети знали – построить крупную балангу труднее и дороже, чем дом на берегу.
Клонившееся к закату солнце краснело, будто опускалось в раскаленную печь. От жара оно раздулось, стало малиновым, готовым лопнуть, разлететься на куски, исчезнуть во вздыбившейся паром воде. Голубое небо пожелтело, озолотилось, порозовело, придавило светило. На западе на багровых завесах возникли крохотные черные тучки, как выползшие из моря жуки. Они расправили крылья и полетели к земле, застилая подрумянившееся небо. Усилившийся ветер разогнал любопытные лодчонки, поднял крутую темно-синюю волну с зеленоватыми гребнями. На берегу закачались высокие пальмы, полетела с крыш солома. Все пришло в движение, зашумело, замелькало, заголосило. Солнце скрылось за плотной серой пеленой, поднимавшейся из океана. Дневная небесная лазурь, осевшая на востоке, стекла в джунгли, уступила место низким клубящимся облакам. Они густели, набухали дождем, опускались к земле, стлались над океаном.
Поверхность залива похолодела, окрасилась стальным цветом, покрылась неровными рядами валов, чередою идущих к берегу и разбивавшихся о серый песок. Грязные пенные буруны накатывались на сваи домов, дробились и оседали среди почерневших от сырости толстых стволов. Мутными потоками вода стекала к морю, оставляла позади комки бурых водорослей, блестки трепыхавшихся рыб.
С каравелл опустили дополнительные якоря, захлопнули крышки портов, закрыли люки. Как муравейник готовится к дождю и запирает входы, так моряки ждали грозу. В душных кубриках, пропахших потом и давлеными клопами, люди улеглись на матрасы в ожидании примиряющего и усыпляющего дробного шума капель. В гавани не надо бороться с бурей, работать с парусами, – здесь можно отдохнуть.
Раскаты грома прокатились над океаном, словно солнце за тучами упало в бездну. Молнии украсили черные стены, огненным частоколом надвинулись на бухту. Они гнали гром на корабли, на дрожавшие на привязи лодки островитян, на уцепившиеся за землю хижины. Облака порвались, с неба хлынули потоки.
За шторами дождя скрылись очертания гор, а потом и города. Голые ребятишки подставляли ливню животы, чтобы наполнил их силой, сделал великанами.
Ветер утих. Волны раскачивали каравеллы, разбивались о форштевни, прокатывались вдоль разъеденных червями бортов, глухо ударяли в обшивку. На «Виктории», давшей течь на подходе к острову, прибывала в трюме вода. Проклиная грозу, промокшие до нитки моряки качали рукояти насосов. Прохладная вода заливала глаза, растекалась по телу, щекотала пальцы ног. В это время на флагмане путешественники безмятежно спали или молились с Антонием о прощении грехов.
Господь гремел над ними литаврами, пугал огненными стрелами, изломанными как трещины в рассохшихся досках. Колотил кулаками по облакам, выбивал скопившуюся влагу на головы моряков, заблудившихся в лабиринте архипелага. Это Он случайно рассыпал из чаши жемчужины в океан, ставшие островами.
Ливень омыл корабли от скверны, выбросил за борт скопившиеся нечистоты, побрел по заливу к язычникам на их сторону острова, куда Творец услал молнии с громом, вняв молитвам францисканца. Дождь мирно стучал по палубам, мельчал, успокаивался, пока не наступила тишина с привычными звуками моря, прерываемыми ругательствами на «Виктории».
Откачивавшие воду вахтенные первыми увидели святого Эльма. На мачтах кораблей послышался легкий треск, будто кто-то грыз грецкие орехи. Удивленные моряки подняли головы, заметили вспыхивавшие на стеньгах и концах реев голубые искры. Они наполнили жизнью мертвые мачты, зажгли белые мерцающие огоньки. Те боязливо топтались на месте, опасались сорваться вниз и утонуть, но постепенно окрепли, принялись гоняться друг за другом, перепрыгивать на соседние снасти, кружиться хороводом по марселям, карабкаться по вантам на фор-салинги, взбираться к вымпелам.