Феромон
Шрифт:
Я пытаюсь всё это сделать, но меня волнует совсем не она, а созвездие Цефей, расположенное вниз и вправо от неё. Там, где-то внутри неправильного пятиугольника, среди ста сорока восьми видимых глазом звёзд сияет одна, названная именем Анна Роуз. Но ни Цефей, ни свою звезду, боюсь, мне так никогда и не найти.
Вот так же, прижимая меня спиной к себе, мне показывал её Том. На открытой смотровой площадке Башни Макао. На высоте двести тридцать три метра над уровнем земли без всяких поручней и ограждений. Клянусь, тогда мне было не до звезды. Я вцепилась в страховочный
Как же это было давно. И как грустно, что Эйв опоздал на целую жизнь. Я постоянно сравниваю его с Томом. И постоянно он оказывается вторым.
– О чём ты вздыхаешь?
– снова скрещивает он руки, чтобы меня обнять, но, не дождавшись ответа, отвечает сам: - Если об ужине, то он сейчас будет. Я уже включил мангал. Надеюсь, ты ешь жареное мясо?
– Я ем жареное мясо, Эйв, - улыбаюсь я.
– И сильно сомневаюсь, что ты выпытал всё это у моего отца и не купил базилик, запах которого я обожаю в стейках.
– Купил, - шепчет он мне в самое ухо.
– Только понятия не имею что с ним делать.
Включенный на веранде свет нарушил единение с природой. Но зато сделал ещё уютнее наш маленький мирок на двоих. А вот этого точно никогда не было с Ривером. И никогда не будет. Пропахнувший запахом мяса и пряностей, пропитанный вкусом вина и сыра, этот мирок, где горячие куски мяса Эйвер выкладывает на блюдо, застеленное ветками свежего базилика, принадлежит только нам двоим.
68. Анна
Я безбожно заляпываю жиром его рубашку, он сам пачкает её горчицей, пока меня кормит. И под ворохом бессмысленных, но забавных историй, что рассказываем друг другу наперебой, мы на время забываем всё: работу и заботы, наши разногласия и похожесть, наше несовершенство и идеальную сочетаемость, что бесспорна, ведь мы даже фразы продолжаем друг за другом, словно целую жизнь уже прожили вместе.
– У меня есть для тебя подарок, - с загадочным видом лезет Эйв в карман и протягивает зажатую в кулак руку.
– Но сначала предыстория. Из моей жизни.
– С удовольствием послушаю, - вытягиваю я ноги к разожжённому камину, куда мы перебрались после ужина, и укладываюсь поудобнее на мягкой искусственной меховой шкуре.
– Моя бабушка была из небогатой семьи. И замуж вышла за человека скромного. Жили они в штате горячем и пыльном, в центре континента. Но так уж вышло, что была у неё одна мечта - помочить ноги в море, - садится он, поджав под себя одно колено.
– Но съездить куда-то у них с дедом всё никак не получалось. Работа, дети, дом, дела. И денег всё время не хватало. И всегда было что-то важнее этой поездки. И вот однажды, когда дети уже подросли, дед решительно пресёк очередное вложение в покосившийся
– И они поехали только вдвоём?
– Да, - кивает Эйв, поглядывая на всё ещё зажатый кулак.
– Но он то ли невнимательно слушал владельца, то ли просто, как человек, имеющий смутное представление о чём-либо, не придал значения подробностям. Главное, ведь домик был у моря, а он так хотел исполнить бабушкину мечту... Только когда они приехали, оказалось, что дом стоит на отвесном обрыве. И в обе стороны, сколько видел глаз, тоже был только этот многометровый обрыв. И море, конечно, было, но волны плескались далеко внизу, у его подножия.
Я зажимаю рукой рот, боясь даже представить, какие чувства испытала его бабушка, когда всё это увидела.
– Казалось бы: море было под ногами, но оно оставалось таким же недоступным, как и прежде, - вздыхает Эйв.
– Но ты ошибаешься, если думаешь, что это грустная история. Вовсе нет. Потому что знаешь, что сделал мой дед? Он купил длинную верёвку, привязал к ней ведро и черпал весь день, но к вечеру набрал для бабушки целую ванну «моря».
– Чтобы она могла помочить в нём ноги?
– чувствую я, как наполняются слезами глаза.
– И помочить ноги, и даже окунуться с головой, - улыбается Эйв.
– И вот в одно из этих вёдер с морской водой попала ракушка, - разжимает он ладонь.
Небольшая, когда-то розовая, но теперь посеревшая от времени, совершенно непримечательная ракушка с отломанным, неровным краем. Но у меня трясутся руки, когда я её беру, и сердце сбивается с ритма: она отполирована прикосновениями, а может, тканью кармана, в которой её столько лет носили.
– Бабушка берегла её всю жизнь как символ любви. Я хранил её в знак того, что никогда, даже в самой трудной ситуации, не нужно сдаваться. Чем она станет для тебя, я надеюсь, ты решишь сама.
– Можно я не буду тебе об этом говорить?
– зажимаю я в кулаке ракушку и прижимаю к груди. Возможно, и тем, и другим. Но я пока не готова даже самой себе ответить.
– Конечно. Ведь это подарок.
– Спасибо, Эйв! Это самый трогательный подарок, что я получала в жизни.
– Я очень рад, - опустив глаза, кивает он.
Недолго, но мы сидим молча, а потом он бодро встаёт.
– Ну, что, спать? Здесь две спальни. Выбери любую, и я займу оставшуюся.
– Спасибо!
– приняв его сильную руку, чтобы подняться, я целую его в щёку и иду к той комнате, что ближе.
Не иду, бреду, еле переставляя ноги.
Горячим душем и паданием ничком на кровать и заканчивается мой бесконечный день. И я невыразимо благодарна Ханту за то, что он ни на чём не настаивает.
69. Анна
Ранее утро встречает монотонным свистом какой-то птицы, журчанием воды, бьющейся о берег, и запахом кофе. Оказывается, у моей комнаты есть собственный выход на мостки, окружающие этот большой приземистый дом на сваях.