Феррус Манус: Горгон Медузы
Шрифт:
— Благодарю.
И без промедления сделал выпад копьем. Миг спустя четверо воинов, словно кислород в крови, бесследно растворились в кипучем, очищающем душу ближнем бою. Цицер бился с Йорааном. Эзок — с Цицером. Акурдуана сражался со всеми тремя и взял бы верх, если бы приложил немного усердия. Может, из капитана и не вышел великий художник (а также оратор, ученый, кулинар или медике), но с мечом в руке он как будто перерождался.
Становился ближе к Фулгриму, как иногда думал сам легионер.
Дальше от Императора, как ощущал он всякий раз, убирая мечи в ножны
Эзок, разъяренно отступая, запнулся о неподвижно лежащего Фелдорна и врезался спиной в прутья. Бойцу здорово досталось, но в схватке он явно ожил. Ветеран признательно кивнул Акурдуане, и тот ответил тем же, после чего поклонился всем, кто еще не потерял сознание. Протянув руку, он помог магистру ордена устоять на ногах — и замер.
В зале царила тишина.
Цицер и Железные Руки дрались настолько хорошо, что вместе отвлекли на себя почти все внимание капитана. Он даже не заметил, что в клетках внизу прекратились поединки. Их участники безмолвствовали. Прочие воины, которые желали скорбеть в одиночку, без упражнений с оружием, как будто омертвели. Сотня пар глаз, следуя за единственным повелительным взглядом, смотрела на Акурдуану.
Когда он начинал схватку, у воинов было скверно на душе. Теперь же, если бы речь шла о других людях, капитан сказал бы, что они напуганы.
Из-за прутьев за Акурдуаной наблюдал Феррус Манус.
Легионеру очень отчетливо показалось, что отсек сминается вокруг медузийца. Его немыслимая притягательная сила, словно нейтронная звезда, влекла надежды, страхи и сами жизни множества людей к краткой ослепительной вспышке и гибели. Опустившись на одно колено, мечник склонил голову:
— Мой господин примарх, я безмерно рад…
— Сначала Сантар и Дюкейн. Потом Уриен. Потом опять Сантар.
Фениксиец отличался вспыльчивостью и, бывало, выходил из себя, но гнев Горгона напоминал тектонический процесс.
— Теперь половина отделения моих ветеранов, — заключил примарх. — Неужели мой брат прислал тебя лишь затем, чтобы ты унижал меня?
— Мой господин, он…
— Фулгрим дозволяет тебе оправдываться?
— Н-нет, господин.
— Мне что, мало гардинаальцев, которые на каждом шагу мешают мне и срывают мои планы? Еще и капитан Акурдуана решил при любой возможности показывать слабость моего легиона?
— Фулгрим любит вас, как никого иного. Прославляет вас, как никого иного. Не Хоруса, не Сангвиния, а вас. — Мечник ударил себя по жесткому кожаному нагруднику. В нем тоже всколыхнулась ярость, подвигнувшая зайти еще дальше. — И меня именуют его Первенцем!
— Ты дал обет поддерживать меня. Стоя на коленях. В моем тронном зале! — Последнюю фразу Манус проревел, и легионер едва не рухнул под осязаемым напором слов примарха. Феррус перевел взгляд на Железных Рук, распростертых на полу клетки. — Вот чего стоит твоя клятва?
Акурдуана понурил голову. Выходит, не только сыны Ферруса порезались о собственный клинок, приводя Гардинаал к Согласию. Примарх гневался. Ему требовалось кого-то обвинить.
Капитан счастлив был помочь:
— Вы для меня отец в той же мере, что и Фулгрим. Скажите, чего желаете
Манус покачал головой, словно от разочарования. Зашуршав кольчугой, он поднял блистающий металлический кулак и указал на купол из толстых прутьев — самую большую в зале клетку для спаррингов. Громадное полушарие удерживали четыре широких столба из армированного феррокрита. Акурдуана однажды предположил, что там проводились бои между дредноутами.
По спине воина пробежал холодок страха. Рядом скользнула почти неотличимая от него дрожь предвкушения.
Теперь мечник понял, для чего нужна эта клетка.
— Я желаю увидеть, насколько ты хорош.
— Люк Хонсум.
Прочитав имя вслух, Милин Яскович вычеркнула его из перекидного блокнота.
Она проверила пульс на шее, потом на запястье. Обожженная кожа рядового Хонсума оказалась еще теплой и немного липкой, вроде остывающей невыжатой губки. Вздрогнув, Милин сделала пометку «ПВБ» в документах для перевозки тела.
Армия заботилась о своих бойцах. Тулл называл такую доктрину «Covenant Militarum», подобно искорке просвещения, что не угасла в войнах древней Европы[35]. Хотя легионы Космодесанта тайно — а некоторые вполне открыто — жаждали, чтобы их смертные ауксиларии сражались, пока не рухнут, от Астартес это, к счастью, не зависело. Согласно положениям «Covenant Militarum», единоличную ответственность за всех представителей любого полка нес его командующий офицер. Поэтому, пока герои-сверхлюди бились за право человечества владеть Галактикой, Армия заботилась о своих бойцах.
Но уже не раз случалось, что травмированные войной солдаты пытались «демобилизоваться», укрывшись среди павших.
Яскович кивнула санитару, и тот с лязгом покатил каталку вверх по аппарели лихтера «Арвус». Корпус машины покрывали унылые камуфляжные узоры серо-охряных цветов 5-го Галилейского полка смешанной пехоты. Даже ее турбины завывали как-то безрадостно.
Вздохнув, Милин перевернула страницу.
Остальные мертвецы с неповторимым спокойствием ждали своей очереди.
Готовящийся к взлету челнок окружали десятки каталок. Их толкали санитары, облаченные в разные детали грязной полевой формы. Объединяло людей лишь одно: хмурое выражение лица, смесь печали и скуки.
Медике покачала головой. Тулл умел обращаться с павшими — относился к ним, жутко сказать, по-товарищески. Шутил с ними, засиживался допоздна в морге, рассказывая байки, словно видел в каждом мертвеце старого друга. Как будто они находились в коме и могли очнуться, просто услышав знакомый голос.
Она грустно улыбнулась. Риордан был совсем не таким толстокожим, каким выставлял себя, и Милин очень хотела бы, чтобы сейчас здесь находился подполковник. Ну, или кто угодно из медслужбы Четыреста тринадцатой. Но всех старших военврачей, кроме Яскович, отправили на поверхность планеты. Вероятно, ей следовало бы радоваться такому жребию, и, Терра свидетель, она радовалась, но все-таки искренне предпочла бы иметь дело с живыми пациентами.