Фея и Тот Самый Один
Шрифт:
На кровати со светлым постельным бельём лежала Фея, круги под глазами, цианоз – посинение в области носогубного треугольника, при этом яркий румянец на лице, пиретическая* лихорадка видна невооружённым взглядом.
– Какая температура? – глянул он на Нику.
– Тридцать девять и три было, когда я приехала, – подтвердила та опасения. – Полчаса назад примерно.
– Что-то принимала?
Он глянул на разнообразие лекарств на прикроватной тумбе. Похоже, что Фея решила вылечиться от всех вирусов и инфекций разом, заодно от диареи, нервного расстройства и аллергии.
Неимоверно захотелось схватить этот набор юного фармацевта и утилизировать нахрен! Он как угодно мог относиться к европейскому подходу в области здравоохранения, но то, что средний европеец не запихивал в себя горстями одновременно противовирусные и антибиотики всех возможных групп считал однозначным благом.
– Вот, – ему было продемонстрировано три препарата с горделивой надписью: «от простуды» и парочку фуфломицинов, пустышек, которыми забит фармацевтический рынок, основная заслуга которых – опустошать кошельки обывателей.
– Сразу? – уточнил Леонид, чертыхаясь про себя.
– Сейчас встану, – завозилась Фея, предпринимая слабую попытку приподняться. – На работу надо, в школу… – прогундосила она. – Мне уже легче.
– Я вижу, – пришлось собрать волю в кулак, чтобы отыскать в бушующих нервах специалиста, который в состоянии разговаривать максимально вежливо, с участием, без видимого давления.
– Какая работа? – всполошилась Ника. – Тебя вырвало… – горячо прошептала она, таращась на подругу. – В тебе ни капельки лекарств не осталось.
Леонид решил опустить тот факт, что фуфломицины из картофельного крахмала или микрокристаллической целлюлозы называют лекарством, кому-то и моча осла вполне себе лечебный препарат. Не до просветительской деятельности.
Он помог Фее привстать, провёл беглый осмотр, будто нуждался в нём, чтобы понять, что единственное, что нужно прямо сейчас – квалифицированная медицинская помощь в условиях стационара, желательно нормального, а не куда бог пошлёт.
Фея была настолько слаба, что либо не заметила осмотр, либо проигнорировала тот факт, что это делал сосед, по официальной версии художник. Смотрела расфокусированным взглядом мимо Леонида и покорно выполняла то, что он говорил.
– ДМС есть у тебя? – посмотрел он на Фею, удерживая взгляд.
– Нет, – прошептала она.
– Ясно, – Леонид осторожно опустил Фею на подушку, бросив взгляд на градусник, который только что выполнил своё предназначение – тридцать девять и пять. Просто карнавал благости и радости, а не утро.
– Геннадий Борисович, – проговорил он в трубку, когда Генка ответил на звонок. – Скажи мне, как лицо официальное, можем мы человека пристроить в терапию?
Он быстро и чётко проговорил симптомы, выслушал ответ и заявил в категоричной форме, что в ближайшую инфекционку он может отправиться сам, не дожидаясь травматологии, потому что старший брат непременно ему организует пару сложных переломов и гематому на половину тупой черепушки.
Геннадий, надо заметить, внял быстро, сказал, что всё организует. Положил трубку, чтобы перезвонить через несколько минут и елейным голосом сообщить, что Леонид может везти своего человека. Отделение примет, скоряки доставят, только пусть дорогой братец имеет в виду, что он в неоплатном долгу у Марго Карловны – заведующей третьей терапией, а это значит, что Добби не получит носка до скончания веков.
Маргарита Карловна – дама фундаментальная во всех смыслах, что в переносном, по силе характера и темпераменту, что в прямом – внешне. Заложников она не брала, взятки в виде конфет и коньяка тем более, отдавать придётся натурой – дежурствами.
Похрен, что нейрохирург не терапевт. Лечебное дело есть – вперёд на борьбу с гипертонией, хроническими заболевания ЖКТ, мочеполовой системы и прочими прелестями человеческого организма, чьи возможности, особенно по части заболеть одновременно всем и атипично, известны всем и неисчерпаемы.
Фея недовольно сопела, глядя на деятельность Леонида, бросая уничтожающие взгляды на подругу, в итоге решительно встала – нашла же силы! – стала натягивать джинсы, правда на пижамные штаны, и заявила, что никуда не поедет.
Ни в какую больницу точно! Не может она! И права забрать её насильно ни у кого нет! Так-то!
– Хотя бы на денёк-другой, – причитала Ника, прыгая вокруг.
– Минимум на семь, – вставил Леонид, подхватив запнувшуюся Фею.
– Что?! – уставилась она на него, как врага народа, решившего в далёком сорок втором, что вытащить Ленина из Мавзолея отличная идея. – Семь? Я не могу, у меня Миша!
– Хорошо, родственники есть у вас? Отец, бабушки, дедушки, кто-нибудь? – очнулся он.
О мальчике Леонид как-то не подумал… не вспомнил даже, незачёт тебе, Один.
– Я – родная тётя Миши, – отреагировала Ника. – Бабушка с дедушкой есть, прабабушка с прадедушкой, отец, другие родственники… – она смотрела то на Фею, чьи глаза наливались злостью, которая откровенно удивила Леонида, то на него. – Феечка, нужно лечиться, обязательно! Я побуду с Мишей до вечера, отведу в школу, встречу, а потом уж… – не договорила она, потому что пламенную речь перебил детский голос:
– А можно в детский дом, тётя Ника? – произнёс мальчик, худенький, светленький, почти прозрачный, с огромными выразительными глазами, невероятно похожий на собственную мать… и в инвалидном кресле.– Только не к бабушке… Можно? – он с неописуемой надеждой смотрел на тётю, не отводя взгляда, от чего по телу Леонида пробежала крупные, жутковатые мурашки.
Уж кого-кого, а его детской инвалидностью ни удивить, ни испугать, он даже опешить не должен был, а стоял, словно прибитый одновременно к полу и по голове.
Фея осела в его руках, словно сдулась, повисла безвольной тряпочкой, глотая слёзы. Ника замерла чугунным изваянием, поглядывая на мальчонку, тот в свою очередь продолжал с надеждой смотреть на замерших взрослых.
– Мама говорила, что в детском доме весело, много детей, я туда поеду, пока мама не выздоровеет.
– О, господи, нет, – пискнула Фея, резко отворачиваясь в сторону стены.