Фея и Тот Самый Один

Романова Наталия

– Мы с Мироном собираемся в ресторан, – извиняющимся тоном пискнула Ника. – Давай завтра? А, нет, придумала! Говори, где бумаги!

Я быстро объяснила, где лежит огромная папка с Мишиными справками, выписками, заключениями десятков специалистов, которых мы прошли, прежде чем я относительно успокоилась, приняв, что мгновенно нам не помогут, волшебной таблетки нет.

Через час с небольшим, когда я сидела на кровати, предаваясь мечтам о том, куда мы поедем с Мишей отдыхать после того, как его вылечат, какие страны посетим, на

какие горы поднимемся, сколько дорог пройдём, в палате появился Антон… точнее, Антон Семёнович.

– Дорофея, Фея, Фея, здравствуй! – поприветствовал он, широко улыбаясь.

По спине пробежали холодные колкие мурашки, я с трудом подавила рвотный позыв, отчего-то съёжилась, но быстро взяла себя в руки. Улыбнулась, изображая радость от встречи и от… в общем, радость. Самую, что ни на есть искреннюю, примерно как у мангуста при виде змеи – вгрызться бы в глотку, стереть с лица ухмылочку точь-в-точь, как у Роди.

– Держи! – он показал на папку с документами Миши. – А это гостинец.

Антон Семёнович подошёл вплотную к кровати, посмотрел на меня сверху вниз, протянул пакет с фруктами.

– Спасибо, – засияла я, растягивая губы в самой широкой улыбке, на которую только была способна. – О! Апельсины! – обрадовалась, будто двести лет апельсинов не видела. – Не надо было, – я решила проявить максимальную вежливость, как следует расшаркаться, в надежде, что братец моего бывшего поскорее уйдёт, получив свою порцию благодарностей. – Но, спасибо огро-о-о-о-омное!

– Не за что, дорогая моя.

С этими словами Антон Семёнович присел на краешек кровати, пододвинулся ко мне подозрительно близко. Я в свою очередь отодвинулась подальше.

– Как всегда прекрасна, – вдруг прошептал он, протягивая руку к моему лицу, поправил прядь, заправив её за ухо каким-то интимным жестом.

Слишком интимным, вопиюще личным, недопустимым, во всяком случае, ему в отношении меня. С какой радости-то? Пусть Верочку драгоценную холодными пальцами трогает, а меня оставит в покое.

– Что же ты не позвонила, Фея, – вкрадчивым голосом проговорил Антон по батюшке Семёнович. – Ведь говорил, что в любой момент, любая просьба…

– Да… я…

– Я для тебя горы сверну, Дорофея, – вдруг прохрипел Антон с рожей Роди. – Всё для тебя сделаю, против семьи пойду, Веру брошу, детей, на тебе женюсь, Мишу усыновлю, деньгами осыплю…

Со всем этим бредом он надвигался на меня, прижимал к спинке кровати, не давая вывернуться, вжимал в себя, горячо и пошло дышал мне в лицо, пока не навалился всем телом, подгребая под себя, словно я не человек, а кукла резиновая, и впился в губы слюнявым ртом.

Я молотила по широкой спине со всей силы, выворачивалась, выгибалась, дрыгала ногами, пытаясь выбраться.

Антон водил губами по моим, плотно сжатым, пуская слюни на подбородок, пытался забраться под пижамную кофту, вызывая приступ паники, накатывающий чугунной стеной, который грозил раздавить меня.

Но я продолжала отчаянно сопротивляться, как могла, насколько получалось, изо всех возможных и невозможных сил, лишь бы сбросить с себя Антона, оторвать свои губы от его мерзкого рта.

На долю секунды показалось, что силы заканчиваются, заминкой воспользовался урод с рожей Роди и запихал мне в рот язык. Одновременно я почувствовала, что меня вырвет, прямо сейчас, здесь, мелькнула мысль, что лучше подавиться рвотными массами и умереть, чем терпеть происходящее, и то, что Антон… отлетает от меня. Вот он вдавливал меня в кровать, а вот его не стало.

В миллисекунду подорвалась, краем сознания сообразила, что моего обидчика схватил Лёва и заломил ему руки, рванула в уборную.

Кинулась к крану, врубила воду и начала со всей силы отмывать рот. Пыталась полоскать водой, зубным эликсиром, выдавила пол тюбика пасты, проглотила мятную субстанцию, тщательно очистив всё, до чего могла добраться щётка.

Ощущение Антоновских слюней не покидало меня. Они просто плескались во мне от затылка до желудка, поднимались тошнотой, заставляя полоскать, полоскать и полоскать рот, отмывать лицо, руки.

Я слышала, как пришла охрана, короткий разговор Лёвы, крик Антона, что с сегодняшнего дня я уволена и чтобы даже не рассчитывала ни на какие выплаты – зарплата мне платилась по-чёрному из его личного кармана, который отныне для меня закрыт.

Навсегда! Тварь я неблагодарная! Верно Родя говорит – мелочная, тупая приспособленка, фригидная к тому же!

Меня ни капельки не тронуло услышанное, единственное, что волновало – как избавиться от гадкого чувства после его слюнявого рта. В панике, совершенно не соображая, я извернулась так, чтобы жидкое мыло из диспенсера полилось в рот, и нажала на кнопку.

– Фея! – Лёва оттащил меня, набрал жменю воды, поднёс к моему рту. – Выплюнь мыло и прополощи рот, – сказал он. Я упрямо качала головой, отказываясь. – Отправлю на промывание желудка, – заявил он. – Я не шучу, – посмотрел на меня твёрдо, давая понять, что отправит или, того хуже, сделает сам.

Я выплюнула и малодушно разревелась, позабыв, что нельзя показывать слабость посторонним. Нельзя, запрещено, табу! Ревела всё время, пока полоскала рот, пока меня умывали всё тем же жидким мылом, проигнорировав тюбик с пенкой, и уговаривали, как ребёнка.

Постепенно я успокоилась, даже намазала лицо кремом, понимая, что вряд ли после такой истерики смогу быть похожей на человека, не то что на красивую девушку, коей привыкла себя видеть в зеркало.

– Не останусь здесь, – заявила я, и это не было капризом.

Лучше умереть дома от вируса, чем здесь от отвращения и воспоминаний. Этого я вслух не произнесла, но как ни странно, Лёва меня понял и молча кивнул.

– Домой? – деловито спросил он, аккуратно складывая мои вещи в сумку. – Уверена, что это безопасно?