Фея-крестная Воробьёва
Шрифт:
— Все для тебя, Максимушка, все для тебя! — вытянулась по стойке «смирно» на стуле, выпятив грудь колесом.
Он возвел глаза к потолку, пошевелил губами, кажется, считая, как минимум до десяти, и приступил к работе.
Внутренние солдатики требовали боевых действий и свернули лагерь для отдыха, готовые к наступлению. Пора!
— Максим, можно с тобой поговорить?
— Да, да… я слушаю, — оторвался, наконец, от документов.
— Давай выйдем.
— Давай. Может быть, здесь поговорим? Что-то случилось? Тебе помощь нужна? С удовольствием помогу.
— Нет-нет, это личное!
Максим нехотя поднялся и пошел за мной
Солдатики внутри приготовились к бою и в предвкушении поглядывали на победный флаг. Вот сейчас я ему скажу о своих чувствах, и он поцелует меня, и мы вернемся в наш рабочий улей уже другими людьми. Меня затопила волна нежности к нашему общему будущему. Представилось, как Максимка целует меня перед и после рабочего дня, придерживает двери, пропуская в кабинет, или на выходе, и при этом смотрит родными глазами, наполненными неприкрытой любовью.
Мы встали у окна в углу коридора. Максим присел на подоконник, сложив руки на груди, оказавшись на одном уровне со мной. Я улыбнулась. Облизнулась. Внутренний солдатик дает команду:
— Пли!
И я плюю. То есть плию. В общем, начинаю.
— Максим, мы знакомы с тобой сто лет. И даже больше, — делаю шаг как можно ближе. — Мы уже не просто знакомые, а даже, можно сказать, родные люди, — еще один шаг. — Столько лет провели бок о бок в школе, и сейчас работаем вместе, мне кажется, что это судьба ведет нас рядом, чтобы мы были вдвоем, ты так не думаешь? — заглядываю в его посветлевшие на солнце карие глаза.
Глаза улыбаются, и горят, и блестят, но сам Максим напряжен.
Он жадно осмотрел мое лицо и выпрямился, отвернувшись к окну.
Нервно взъерошил волосы, оперся обеими руками о подоконник.
Вздохнул.
Смотрю на него ясными глазами с радостным предвкушением. И медленно понимаю, что что-то идет не так. Вообще не так должен вести себя мужчина, которому практически в любви признаются!
— Ален, ты выбрала неудачное время, чтобы пошутить надо мной.
Даже не поворачивается ко мне.
— Мы стали другими. Я больше не тот мальчик, что был влюблен в тебя. Я думаю, и тебе не нужно сейчас играть со мной, надо мной… Прости, если говорю что-то неправильно, — вполоборота он повернулся ко мне. — Но тебе нужно оставить эти игры, это даже не смешно. Ты прекрасная девушка, прекрасный человек, но я не хочу быть твоим очередным трофеем, твоей собственностью. Да и зачем тебе Я? Вокруг тебя итак множество ухажеров, протяни руку да выбери любого.
Он неожиданно обернулся. Отошел дальше по коридору.
— Прости, но тебе нужно оставить эту мысль. Я не нужен тебе.
Он развернулся и чуть ли не побежал по коридору. От меня. От оглушенной и растерянной меня.
Я прижалась лбом к холодному стеклу. Главное — не разреветься. В конце концов, это не конец света, кого не бросали? И я бросала, и меня. кажется. бросали… так больно…не знаю, может быть, в детском саду?!
Мои солдатики растерянно побросали оружие и ревели, глядя на сугробы за окном. Вслед за ними разревелась и я.
— Эй, Ален, ты тут? — сквозь отчаянное шмыганье услышала я голос Ульяны. Подружка сразу поняла где меня искать — в подсобке, где хранился нужный и ненужный инвентарь. Я сидела на каком-то барабане, чтоли, укрытом мешковиной и всласть ревела, жалея себя, свою загубленную молодость, представляя себя одинокой старухой с котами, прикармливающей на лавочке голубей. Мысленная старуха из меня получилась какая-то странная, с яркими
— Похоже, тут, — донесся до меня сначала голос Ульянки, потом глухой стук, звон разбитого стекла, короткое ругательство и стук каблучков, остановившихся возле моего барабана.
— Чего ревем?
— Меня Максим брооосил!
— Какой еще Максим?
— Леонииидыч!
— Какой еще Леонидыч?
Ну что за тугодумность у такой образованной барышни? Я даже перестала реветь и уставилась на нее, оторвав ладошки от лица.
— О боже.
Я снова закрыла лицо руками.
— Видинеев, чтоли?
Я кивнула.
— Не поняла. Вы что, встречались? И ты мне ничего не сказала? Он тебя бросил? Или ты его? Он тебя обидел? Ничего не понимаю!
Конечно не поймешь, если будешь так тарахтеть!
Я укоризнено посмотрела на нее сквозь пальцы.
— Так. Давай по порядку.
Она опустилась передо мной на корточки и приготовилась слушать, поглаживая рукой коленку.
Не знаю, с чего начать. С того, что привыкла к своему однокласснику сто лет назад, когда пересела к нему за парту в восьмом классе? С того, что догадывалась в глубине души, что он был в меня тайно немного влюблен, как почти вся параллель? Или с того, что когда увидела его в этом ужасном пенсионерском прикиде, подумала, что этот высокий парень столько для меня значит, олицетворяя собой все самое хорошее, и став напоминанием о прекрасном школьном времени? А может быть с того, что проводя с ним так много времени, я прикипела к нему душой, и судя по тому, как у меня волоски вставали на руках от прикосновений к нему, — и телом? Или может быть, с контрольно удара по моему сердцу — с того, что когда я увидела его дома, таким милым, мягким, родным, я подумала, что хочу, чтобы мы принадлежали друг другу? И принадлежали другу другу вполне серьезно, со всеми потрохами, надолго, и даже, как бы это ни звучало, — навсегда?
И захлебываясь в словах, перепрыгивая с места на место, я поведала подружке краткую историю своего падения в ужасную пропасть под названием Чувства.
Ульяна молчала. Молчала даже после того, когда я выплакалась и выревелась.
— Ну? Долго будешь молчать-то? Утешай давай!
— Кого?
— Да, психолог на телефоне доверия из тебя будет никакой! Уволят за профнепригодность через две секунды! — разозлилась я.
— Чего это меня сразу уволят? Вот тебя не то что уволить, треснуть хорошенько надо по макушке!
— Меняяя????? — удивление во мне граничило с яростью.
— Ну конечно. Пристаешь к начальнику, понимаешь ли, вспомнила она, что он ей списывать давал! Воспылала любовью после совместных занятий спортом! Решила, что раз соизволила на мальчика внимание обратить, он должен к ее ногам переспелой грушей брякнуться! А если он боится? Боится, что ты его отвергнешь, после нескольких дней ворочанья за нос. Кстати, есть такое слово: ворочанье?
— Нет.
— Значит, боится, что ты его отвергнешь после нескольких дней, как поводишь за нос ради своего самолюбия! Вы столько вместе учились, ему ли не знать, как ты с мальчиками обращаешься? Двадцать семь лет, а все туда же! Парни на неделю, флирт постоянный со всем, что движется, прямо перед его носом, в рабочем кабинете, который, между прочим, не кабинет, а аквариум, тут даже цвет лифчика скрыть нельзя!