Фея
Шрифт:
Просто Валья была очень большая. И Крис до смерти перепугался.
Прошло, наверное, не больше пятнадцати минут, прежде чем из-за кабины появилась Габи.
Облокотившись об ограждения, она пихнула Криса локтем.
— Ну что загрустил, приятель? А Крис только рукой махнул.
— Последние восемь часов были какие-то странные. Ты в воздухе ничего такого не почувствовала?
— Чего «такого»?
— Не знаю. Все вдруг влюбились. Вот там даже небо с землей любовью занимается. А на берегу я и сам начал с Робин дурака валять.
Габи присвистнула.
— Бедняжка.
— Ага. А несколько минут назад Валья пыталась выяснить, куда делось мое безумное «альтер
— А знаешь, как еще об этом говорят? Ведь это то самое, что вертит миром. Любовь то есть. А Гея, черт ее возьми, вертится куда шустрее Земли.
Крис с подозрением на нее посмотрел.
— Ты, часом, не…
Габи подняла руки вверх и помотала головой.
— Нет, дружок, я тебя доставать не стану. Со мной такое случается раз в сто лет — и обычно с девушками. К тому же не люблю краткосрочных забав. Я склонна поддерживать длительные связи. Так у меня со всеми семнадцатью.
— Мне кажется, ты просто по-другому на это смотришь, — отважился Крис. — Раз ты уже в таком возрасте.
— Так, значит, тебе кажется? А вот и нет. Всегда бывает больно. Я хочу, чтобы это продлилось вечно — а так никогда не получается. И тут моя вина. Я всегда в конечном счете соизмеряю их с Сирокко — и всегда разочаровываюсь. — Она нервно кашлянула. — Послушай-ка, Крис. Честно говоря, даже говорить об этом не хочется. Получается, что я сую нос в твои дела. Ты не должен бояться Вальи. Даже на уровне эмоций, если это тебя волнует. Валья не будет ни ревновать, ни прибирать тебя к рукам. Она даже не будет ожидать, что это продлится долго. У титанид просто отсутствует такое понятие, как «исключительность».
— А она, случайно, не просила тебя мне об этом сказать?
— Ты с ума сошел. Она взбесится, если узнает. Титаниды сами справляются со своими делами и не желают ничьего вмешательства. Я же говорю — тут просто сует свой нос всезнайка Габи. Я тебе еще кое-что скажу, а потом заткнусь. Если тебя сдерживает мораль — скажем, ты считаешь это скотоложеством, — то будь мудрее, приятель. Ты меня хорошо слышишь? Даже католическая церковь говорит, что с этим все в порядке. Все папы согласились с тем, что у титанид есть души. Пусть даже они и язычницы.
— А если мое затруднение чисто физическое? Весело рассмеявшись, Габи потрепала Криса по щеке.
— Ну, тогда тебя еще ждет несколько приятных сюрпризов.
ГЛАВА XXII
Окно идола
Подлодка не захотела прервать свою послекоитальную негу и отбуксировать плот к Минерве. Стоя на корме, Сирокко пыталась добиться ее внимания на языке, сочетавшем в себе звуки астматического и коклюшного кашля, — но тщетно. Свет громадной батисферы все слабел, пока она медленно тянулась в пучину. У дирижабля, который уже немного помог мореходам, оказались срочные дела на западе. Вообще-то пузыри никогда не прочь прокатить — но только если человеку нужно туда же, куда и пузырю.
Впрочем, это оказалось не столь важным. Через несколько часов с запада подул свежий ветерок. И вскоре они уже подплывали к основанию вертикального троса Центральной Реи.
Робин внимательно разглядывала трос, пока они к нему приближались. Да, Минерва действительно оказалась не островом, а, скорее, полкой. Целые зоны она образовывалась псевдоуточками, квазиблюдечками, приблизительными кораллами и другими гейскими эквивалентами бесчерешковых моллюсков и ракообразных. Проблема состояла в том, что уровень воды был низок — к тому же он, по сути, постепенно понижался, ибо за миллионы лет своего существования тросы растягивались, и Гея, соответственно, расширялась. Это оказывалось добавкой к сезонным понижениям, которые включали в себя семнадцатидневный короткий цикл
Робин не на шутку задумалась, как же они собираются причалить «Констанцию», раз ближайшее место стоянки находится в пятидесяти метрах над головой. Ответ стал очевиден, когда плот направили к южной оконечности троса. Там одна из сотен жил оборвалась как раз на уровне ватерлинии. Верхний конец загибался в сторону от троса высоко над головой. А нижний конец строители рифа преобразовали в бухточку, которую окружала гладкая полоска земли всего в пяти метрах над уровнем моря.
Вскоре «Констанцию» пришвартовали, и Робин, вслед за Габи и Псалтерионом, прошла в зубчатое ущелье, наступая на раковины в метр шириной, где все еще таились живые твари. Затем они вышли на плоский конец оборванного троса 200 метров в диаметре.
Странное это было побережье, примыкающее к бесконечной вертикальной стене троса. Из песчаных наносов торчали похожие на скелеты деревья, а в середине располагался прозрачный, безмятежный бассейн. Все вокруг было завалено белыми как кости обломками принесенных сюда Полночным морем деревьев.
— Мы пробудем здесь несколько дней, — сказала Фанфара, проходя мимо Робин с солидным грузом палаточного брезента. — Ну как? Тебе получше?
— Спасибо, все в порядке. — Робин улыбнулась титаниде, хотя, по правде, ее все еще потряхивало от последнего приступа паралича. Фанфара славно о ней позаботилась. Не держи она Робин, та наверняка бы поранилась.
Затем Робин ухватила за руку проходившую мимо Габи и пошла с ней шаг в шаг.
— А зачем мы тут останавливаемся?
— Это, можно сказать, оазис Реи, — ответила Габи, широким жестом обводя окрестности. Но жест казался вымученным. — Ну а на самом деле у Рокки здесь небольшое дельце. Дня на два. Может, на три. Что, устала от нас?
— Нет. Просто любопытно. А что?
— Да ничего. Лучше бы ты поменьше любопытствовала. Ей нужно кое-что сделать, а что именно, я тебе сказать не могу. Хочешь верь, хочешь не верь, но это для твоего же блага. — И Габи поспешила обратно на плот.
Усевшись на бревно, Робин стала смотреть, как титаниды и Крис разбивают лагерь. Месяц назад она заставила бы себя встать и помочь. Долг чести велел бы ей это сделать, ибо сидеть здесь значило заявлять о собственной слабости. Черт возьми, но она же сейчас и правда слаба!
Робин следовало благодарить Фанфару за то, что она может сказать такое себе самой. Титанида пела для нее все то время, пока продолжался ее недавний приступ — и по-английски, и по-титанидски. Она не позволила Робин быть беспомощной, вынудила ее искать другие способы справляться с недугом, помимо чистой выдержки. Когда Робин стала приходить в себя, то почувствовала, что не возмущается словами титаниды. Она поняла, что Фанфара — целительница. Она была сразу и доктором, и психиатром, и советчиком — а быть может, и кем-то еще. Робин даже показалось, что Фанфара запросто стала бы заниматься с ней любовью в интимной, фронтальной форме, если бы это могло хоть чем-то помочь. Помощь Фанфары дала Робин столько душевного спокойствия, сколько она не чувствовала с тех пор, как… она не помнила, с каких пор. Робин вдруг показалось, что она вырвалась из матки своей матери, уже готовая сражаться со всем миром.