Фиаско
Шрифт:
– Мам? – осторожно позвал он. – Мам? Это я, Юра. Ты здесь, мама?
Он вошел внутрь, озираясь в темноте по сторонам, и быстро осмотрел контейнер. Убедившись, что все замки и запоры целы, он повернулся, чтобы уходить, но вдруг остановился как вкопанный и замер на месте, будто ему вонзили острый нож между лопаток. Я не сомневался: сейчас он уставился на бумажную салфетку со словом «Коппелия», висящую на внутренней стороне ворот. Он потрогал ее и снял с гвоздя, на который я ее насадил.
Заткнув пистолет под ремень, я вышел из укрытия и возник за его спиной.
– Привет, Юра!
Он медленно, в нерешительности, обернулся, лицо его окаменело от неожиданности.
– Николай? – как-то вяло сказал он, не веря своим глазам.
– Я знал, что ты обратишь внимание на эту салфетку. Долго он смотрел на меня, размышляя, что делать. Я же лихорадочно соображал: вооружен ли он? Выхватит ли оружие? Тогда мне тоже выхватывать пистолет? Но он лишь с трудом улыбнулся, пожал плечами в знак своего поражения и спросил:
– Ты разжился этими салфетками, когда был там?
– Да нет, не сподобился. Боюсь, с тех пор я разлюбил это мороженое.
– И не стыдно тебе? Оно же гораздо вкуснее любого нашего сорта. Один из немногих продуктов, которые Кастро делает великолепно. Правда, правда. Мороженое и бейсбол – вот чем славится Куба. Хотя бейсбол игра нудная, Баркин все же заставил меня сходить на матч.
– Стало быть, когда потребовалось дать название подставной корпорации, прежде всего тебе пришло в голову «Коппелия»?
– Само собой разумеется. Это название казалось тогда неплохой идеей.
– А я-то считал, что дела, связанные с приватизацией, тебя не интересуют, а? А ты, выходит, давно занимался ею, да к тому же получил на это полномочия от самого правительства? Ничего не понимаю.
– Как знаешь, в последнее время у нас проводилась кое-какая реорганизация и в этой связи могли быть и кадровые передвижки, я разве не говорил об этом? – Он стал выкручиваться, радуясь своей находчивости. – Не хочу слыть нескромным, но начальству так понравились мои предложения касательно реформ, что в конце концов меня назначили ответственным за их проведение.
– Неужели? Звучит так, словно пришло время пересаживаться из занюханного кабинетика и менять развалюху, на которой ты ездишь. Поднимать образ жизни на высшую ступень, которая более приличествует руководителю с четырьмя телефонами на столе.
– Как ты, должно быть, заметил, – возразил он с сарказмом в голосе не меньшим, чем у меня, – я занимаюсь более неотложными делами. Так это, стало быть, ты шастал по чердаку там, в «Ривьере»?
– Умудрился сделать несколько весьма интересных фотоснимков. – Глаза у Юрия при этих словах не сузились и не расширились; похоже, он ничуть не испугался. – А почему это ты позволил мне улететь за границу?
– В Вашингтон, что ли? Разве ты не помнишь, как я пытался отговорить тебя от поездки? А потом подумал, что вреда от тебя не будет, а вот помочь ты сможешь.
– Ничего не понимаю.
Юрий самодовольно улыбнулся, так что кончики усов достали до самых его глаз, и объяснил:
– Я счел, что если придется посильнее толкать контейнер, то ты первым будешь настаивать, чтобы его двигали без помех. И я оказался прав. Разве не так?
– Как… как ты мог так точно рассчитать?
– Ну ты же не мильтон, Коля, ты писака, журналист. Причем русский журналист. Тот контейнер до Москвы не добрался, так что написать очерк тебе не придется.
Такого оскорбления вынести я не мог, глаза у меня засверкали.
– Как же ты умудрился все это провернуть? После всего, что мы вместе выстрадали? Скажи, как?
– А я ничего и не делал, Николаша. Я всего-навсего…
– Не называй меня Николашей, ты, подонок! – взорвался я и, вытащив из-под куртки пистолет, подскочил к нему, трясясь от гнева. – Да ведь все эти годы ты был стукачом на службе у этого проклятого КГБ!
– КГБ? Нет! Да ты что, обалдел? – словно в истерике выкрикнул он, отскакивая назад. – Никогда я им не был. Ты ничего не понимаешь. Послушай, я…
– Гребаный врун! Да я твою башку расколочу и мозги размажу по всей конюшне!
Юрий отшатнулся к стенке. Я направил пистолет ему в голову, заставив его покорячиться немного, прежде чем нажму на курок. Блеснула сине-оранжевая вспышка. Раздался звучный удар. Пуля просвистела около его уха, продырявив стенку.
Юрий в ужасе вскрикнул. Он обезумел, как загнанная в угол крыса. Я прицелился и выстрелил еще раз, чуть повыше его головы. Бах! Только щепки полетели. Он весь съежился, теряя голову от страха.
– Больше не буду стрелять. Может, выбью дурь из твоей башки таким вот образом, – угрожающе проревел я и, перехватив поудобнее пистолет, хотел огреть его рукояткой.
Он успел схватить меня за запястье одной рукой, а другой нанес сильный встречный удар. Пистолет выскочил у меня из руки и отлетел в сторону. Мы сцепились и закувыркались на полу, стараясь дотянуться до него. Я уже чуть было не схватил его, но Юрий оказался проворнее и выбил пистолет у меня из руки. Мы одновременно вскочили на ноги. Он отпрянул назад и направил пистолет на меня.
– А теперь остынь и слушай, что я буду говорить, черт тебя подери! – выкрикнул он, заглатывая воздух, словно рыба, вытащенная из воды. – Я патриот, чтоб ты знал. Меня волнует судьба России не меньше, чем тебя.
– Не ври, дерьмо вонючее!
– Послушай, черт бы тебя побрал! Я всю свою жизнь положил на то, чтобы свергнуть коммунизм, и ты это прекрасно знаешь. Теперь у нас есть шанс покончить с ним раз и навсегда, но на это нужны деньги, огромные деньги.
– А ты знаешь, что это за деньги?