Фиаско
Шрифт:
Годунов поднял руку и повелительным жестом приостановил экзекуцию, приказав рабочим вскрыть несколько картонных коробок. Затем с каким-то подчеркнутым фанфаронством выхватил из коробки первую попавшуюся упаковку с миллионом долларов наличными, высоко поднял ее над головой и с победным видом швырнул в ревущий раскаленный ад. Затем швырнул еще пачку, за ней другую. Затрещали вспышки фотоаппаратов. Зажужжали кино– и телекамеры. Загорелись яркие лампы подсветки. Начальник следственного управления стоял самодовольный, напыщенный, словно индюк. Затем он дал сигнал рабочим, и они вывалили весь поддон с коробками в бушующее пламя. Годунов, удовлетворенный, покинул свой пьедестал.
Корреспонденты, репортеры, фотографы и телеоператоры сразу окружили его, забрасывая градом вопросов: «Сколько времени вы разматывали это дело? До каких верхов в МВД удалось вам докопаться? А известно ли вам…»
– Спросите его, для чего он сжег улики! – выкрикнул Шевченко.
– А что с уликами? – откликнулся кто-то из репортеров.
– Вопрос, конечно, интересный, – подхватил другой.
– Шеф! Вы можете прокомментировать?
– Ну что ж, но прежде позвольте представить моего коллегу. Все вы знакомы со старшим следователем по расследованию дел, связанных с убийствами, товарищем Шевченко. – Телевизионные камеры и яркие осветительные лампы замелькали около Шевченко и взяли его на прицел. – Я люблю отдавать должное тем, кто этого заслуживает. – Годунов самодовольно ухмыльнулся. Рябоватое лицо, мятый костюм сидит мешковато, говорит грубовато, но манеры поведения отрепетированы, а время действа выбрано на редкость удачно. – Дело стало раскручиваться с убийства, которое следователь Шевченко провел с присущим ему блеском. Руководствуясь полученными уликами и свидетельствами, он пришел к выводу о том, что убитый, некто Воронцов, между прочим, коррумпированный высокопоставленный сотрудник МВД, вдохновитель и организатор всего этого преступления, был связан с людьми, которые улаживают разногласия и спорные вопросы роковыми путями и методами. Он погиб, ликвидировали, кстати, и того человека, который его убрал. Старшему следователю известно, что милиция не может возбуждать уголовные дела против мертвых, а это делает его реплику насчет улик бессмысленной.
– А что скажете про других участников сговора? – не унимался Шевченко. – Как насчет возбуждения уголовного дела против них? Если желаете, могу назвать пофамильно.
– Да их назовет любой, кто читает газеты или смотрит телевизор. К сожалению, находятся они в местах, весьма от нас отдаленных, и связаться с ними невозможно.
– Благодаря вам они там и находятся, – сердито заметил Шевченко.
– Вы оказались правы, – обратилась ко мне Скотто. – Творится что-то странное, лишенное мало-мальского смысла.
– Тем не менее, – продолжал Годунов, не обращая внимания на выпады Шевченко, – если мы не можем возбудить уголовное дело, это вовсе не означает, что не в наших силах пресечь его. – Он замолк, театрально повел рукой в сторону бушующего пламени и самодовольно осклабился. – Пусть это пламя послужит серьезным предупреждением преступникам, пусть знают: российское правосудие беспощадно и скоро на расправу, и, привезут ли они контрабандой еще два миллиарда долларов или двадцать миллиардов, все до последнего цента сгорит в этой геенне огненной. Ни наше народное хозяйство, ни его целостность не купить наемникам американского преступного «дна», пытающимся всучить нам всякую мерзость и дрянь.
Шевченко бросил на него хмурый взгляд, повернулся спиной и пошел сквозь толпу к своему «Москвичу». Уехал он, не сказав ни слова.
Годунов продолжал что-то монотонно бубнить, превознося свои же доблести.
На Скотто было жалко смотреть, казалось, еще минута этого трепа – и ее стошнит.
– Пошли, Катков, – сказала она. – Сегодня дам вам что-нибудь дернуть за мой счет.
Уже на подходе к ее машине я вдруг остановился. То, о чем я подумал, показалось мне достойным внимания и проверки. Вся моя жизнь пошла наперекосяк с того вечера, когда Вера подала мне сигнал по биперу, когда я сидел на собрании начинающих лечение московских алкоголиков. Добавить к этому еще пару пустых минут ничего не стоит.
– Подождите, Скотто, я хочу кое-что проверить. Я обошел контейнер, внимательно рассматривая его. Номер тот же, та же белая краска. Та же въевшаяся в краску грязь и дорожная соль. Те же коробки с наклейками на испанском и русском языках. Все на контейнере с виду то же самое, что и было, когда его набивали деньгами, а мы стали следить за ним, но моих инициалов, нацарапанных ножом Скотто рядом с номером, не было.
42
– Что, подменили контейнер, говорите?! – воскликнул Шевченко, в изумлении откинувшись на спинку стула за своим рабочим столом. – Я же сам видел, как Годунов швырял миллионы в мусоросжигатель. Или не кидал он их?
– Это, так сказать накладные расходы при совершении сделки, – ответила Скотто, дав понять, что подобные вещи само собой разумеются. – Подумаешь, ради правдоподобной показухи они пожертвовали парочкой миллионов.
Шевченко понимающе кивнул.
– В таком случае с самого начала мы были правы Годунов соучастник, а вовсе не секретный агент, действовавший под прикрытием.
– Кто бы он ни был, главное здесь в том, что это не тот контейнер.
– Минутку. И вы, и я видели, как его выгружали из самолета. А Катков видел, как его грузили в него… – Он перевел взгляд на меня. – Так ведь?
– Да, так. Если не считать…
– Чего не считать?
– Того, что подставной контейнер загрузили заранее.
Скотто нахмурилась и недоверчиво посмотрела на меня.
– Разве два таких громадных трейлера влезут в грузовой отсек самолета?
– В «АН-22»? Да запросто.
– В таком случае, если вы правы в своих предположениях, – Шевченко заметно оживился, – тогда настоящий контейнер с деньгами все еще в самолете.
– Да с момента посадки прошло почти пятнадцать часов! – взорвалась Скотто. – Они не допустят, чтобы два миллиарда долларов находились там так долго.
Шевченко согласно кивнул. Он уже выбивался из сил. Мы тоже. С минутку он сидел, тупо уставившись в потолок, затем поднял трубку телефона и позвонил в дежурную часть, чтобы передали ориентировку всем постам ГАИ на задержание контейнера № 95824. Подумав немного, позвонил в оперативную группу и дал им задание поехать в аэропорт и проверить «АН-22».
– Хуже от этого не будет, пусть проверят. Контейнер либо в самолете, либо его уже увезли куда-то.
– Вот еще что. Контейнер не иголка, к тому же у него на борту номер. Так что разыскать его особых трудов не составит. – Голос у Скотто был хриплым от усталости.
– Но это же Россия, миссис Скотто.
– Черт возьми, Катков, что вы мне твердите про Россию?
– Потому что здесь все наоборот. Вам известно, что тут говорят про зиму, а?
Шевченко лишь поморщился.
– Предполагаю, что вы все-таки неверно понимаете обстановку.
– Как это? Как это? – всполошилась Скотто, понимая, что сказала что-то не то.
– У нас про зиму говорят, что она не может ждать.
– Да бросьте. Это проявление русской мужской солидарности или нечто другое?