Фиаско
Шрифт:
– Катков? Катков, как слышите?
– Да. Извините, какие-то помехи. Слышу не очень четко.
– Так кто же там был?
– Был… этот… Баркин, Рабиноу, кое-кто из кубинцев, видимо, из их органов, несколько омерзительных мордоворотов из наркокартелей и преступных группировок и мой друг-приятель Годунов.
– Годунов? Не шутите? В таком случае, по-моему, он и есть внутренний пособник, как считаете?
– Он и есть, – ответил я и порадовался, что она не видит мои глаза.
– Продолжайте в том же духе, Катков. Хорошо все проделано. Очень даже хорошо. Это значит, что на Шевченко можно положиться.
– Конечно, кому-то нужно и доверять. Но вот единственный рейс отсюда только в конце дня. Я никак не смогу попасть в Москву вовремя. А вы?
– Не знаю. Был раньше один рейс из аэропорта Даллеса в девять, я им летела на семинар. Если смогу, постараюсь поспеть на него.
– Что значит «если»? Собирайтесь поживее, нажмите на все рычаги. Воспользуйтесь своим правом специального агента Минфина США. Этот грузовой самолет передвигается со скоростью летающего бегемота, добавьте еще время на посадку для дозаправки, так что вы запросто обгоните его.
– А вы запомнили хвостовой номер этого бегемотика?
– А как же? Его номер…
– Вот и хорошо. Не забудьте его. Позвоните Шевченко и назовите этот номер. По своим каналам он сможет уточнить время прибытия и аэропорт, куда прилетает бегемот. Попросите его пошевелиться, если я туда не успею. Пусть непременно проследит за грузом и не допустит, чтобы его растащили после прибытия.
– Само собой разумеется. Если это случится в аэропорту, я растерзаю его в клочья. В полете такое исключено.
– Берегите себя. И спасибо. Огромное спасибо.
– За что же?
– За то, что вы такой мировой парень. Я ваша должница. Считаю, что мы все перед вами в неоплатном долгу.
– Рассчитаемся в Москве. В долларах, а не в рублях.
– Договорились. Вот увидите, к тому времени, как вы приземлитесь в Москве, все будет кончено. Где мне искать вас?
– Меня?
– Да. Вы снова остановитесь у своего приятеля?
– У Юрия, что ли?
– Забыла, правда, как его зовут.
– Да-да. У него. Я остановлюсь именно у него.
Я не сказал – отчеканил ответ, на такие штучки я всегда был превеликий мастер. А вот сказать ли ей всю правду? Если честно, я и сам еще не был готов воспринять эту правду, как она есть, без оговорок. Может быть, тут сыграли свою роль брошенные ею вскользь слова о том, что журналистов не интересуют последствия, вызванные их писаниями. А может, сказалось другое – многолетняя привязанность и Юрию. Он на самом деле совсем не тот человек, за которого выдает себя? Только сам Юрий мог мне это объяснить. И если его объяснения мне не понравятся, ничего не поделаешь – мириться с предательством я не стану, хотя и не принадлежу к тем, кто обожает давать пинки под зад. Черт побери! Так или иначе, но, как сказала Скотто, к тому времени, когда я приземлюсь в Москве, все будет кончено, и не исключено, что разговаривать с Юрием придется через Тюремную решетку.
До отлета оставалось битых десять часов, к тому же еще пятнадцать часов в воздухе – придется болтаться без дела, а потом сидеть как на иголках. От этой перспективы сводило скулы. Я снова подошел к международному телефону и набрал номер Шевченко. Да, когда я доберусь до Москвы, все будет кончено. Все завершится. Я рисковал своей жизнью, меня предал лучший друг, за разгадкой я гонялся по всему свету, а теперь, когда наступает сенсационная развязка, при финале меня не будет.
– Шевченко слушает. – Знакомый резкий голос старшего следователя оторвал меня от горьких размышлений.
– Привет. Это я, Катков.
– Катков? Давненько не виделись. Что там случилось?
– Хочу задать всего один вопрос.
– А есть ли какие-нибудь новости?
– Как там ваши семейные дела? Все еще не устоялись?
– Вообще-то все так и есть. А что?
– А вы уверены, что супруга снова не спустит вас с лестницы через пару часов после примирения?
– Да кто ее знает. А в чем дело-то?
– А в том, что вас ожидает работенка на всю ночь.
41
Над Москвой уже сгущались сумерки, когда самолет Аэрофлота рейс СУ-416 заложил крутой вираж над северными окрестностями Москвы и с глухим стуком шмякнулся на посадочную полосу в аэропорту Шереметьево. Забавный воздушный парадокс: прошли пятнадцать часов полета, к ним добавилась восьмичасовая разница во времени – и я оказался в Москве в то же время, когда вылетел из Гаваны. Но с тех пор прошли целые сутки. «Ан-22» с восемнадцатиколесным трейлером и долларовым контейнером приземлился гораздо раньше, где-то утром. Быстроходный «Гольфстрим» Рабиноу обогнал его на несколько часов. Наверное, он был здесь еще на заре.
Похожий на огромную пещеру багажный зал аэропорта освещался еле-еле и показался еще более мрачным, чем я его помнил; пассажиры двигались к будкам паспортного контроля и к таможенным стойкам знакомой уныло-размеренной очередью. Когда я подходил к таможенникам для досмотра, то подумал, как же прошла разборка и чем все кончилось для Юрия. Не успел я пронести немудреный багаж за барьер, отделяющий приехавших от встречающих, как услышал свою фамилию.
– Катков? Есть здесь Катков?
Голос Скотто – точно ее. Она энергично расталкивала толпу, пробираясь мне навстречу. Зачем она здесь? И почему выглядит такой удрученной?
– Что случилось? – встревожился я, кидаясь ей навстречу.
– Полный крах.
– Что? Шевченко перестарался? Я же предупреждал его, черт побери. Говорил же ему…
– Да не в этом дело, – резко перебила она, когда мы подошли и выходу. – Это все проделки Годунова.
– Годунова? Вот как? – не поверил я, удивившись.
Она лишь мрачно кивнула.
– «Гольфстрим» прилетел первым, как вы и говорили. Шевченко установил за ним наблюдение, но ни Годунов, ни другие пассажиры из него не выходили и ничего не заявляли. Потом прилетела я и болталась тут, пока не приземлился «АН-22» и не стали выгружать трейлер с контейнером.