Фиаско
Шрифт:
– А может, Годунов и не знал, что это была подставка? – Шевченко даже ожил от такой мысли. – Может, он и впрямь работал под прикрытием, как тайный агент? Может, он хотел запутать нас, направить по ложному следу и ни с кем не делить лавры?
– Да, но, будучи в аэропорту в Гаване, – возразила Скотто, – он же наверняка знал, что везут не один, а два контейнера.
– Не обязательно. Он не заглядывал внутрь грузового самолета, да и вообще никто из них не глядел, – уточнил я.
– Да ладно вам. Он же лично задержал контейнер этим утром, выставил вокруг охрану
– Может, и знал! – с удовлетворением рассмеялся Шевченко. – Вот потому-то и сжег улики!
– Точно. Потому и сжег, – согласился я. – Он хотел спасти свое лицо.
– Сжег пару миллионов настоящих долларов, черт бы его побрал! – вскричала Скотто – Где же он достал их?
В ответ – молчание. Мы с Шевченко не знали, что и сказать.
Когда мы были уже на Тверском бульваре, заговорило вдруг радио. Докладывала бригада, которую Шевченко послал в аэропорт проверить «Антонова-22». Контейнера в грузовом отсеке они не обнаружили, но кое-что представляющее интерес нашли. В кабинете Шевченко уже сидели два сыщика. На письменном столе под настольной лампой лежали несколько баллончиков с краской и трафарет для нанесения шаблонных надписей и цифр.
– Ну, находка ценная, – с облегчением вздохнул Шевченко. – Они перекрасили эти гребаные номера. Тот контейнер, должно быть, стоял где-то на грузовом дворе, о котором мы даже не подозревали. Теперь его уже не сыскать, как не узнать о том, чья это проделка. – Он подбросил вверх пустой балончик. – В прежние времена в подобных случаях КГБ перекрыло бы все дороги, аэропорты, железнодорожные станции. Контейнер не проехал бы и десятка километров, как его засекли.
– И меня бы тоже засекли, – пошутил я с мрачной ухмылкой.
– Что и говорить, у каждой системы свои порядки, – поддакнула Скотто и покосилась на Шевченко.
– А что-нибудь разузнали насчет того человека, который был с Годуновым? – не таясь от нас, спросил он сыщиков.
Они лишь покачали головами – дескать, нет, ничего не известно.
Меня всего так и затрясло. Так они, стало быть, знали, что вместе с Годуновым был кто-то еще? Но фамилию Юрия пока еще не упоминали. Я переждал, а затем как можно равнодушнее, между прочим, спросил:
– Какой там еще человек?
– Интересный вопрос, – ответил Шевченко. – Мы запрашивали список пассажиров, прилетевших на чартерном рейсе самолета «Гольфстрим» сегодня утром. Вот какие сведения мы получили: Рабиноу, Баркин, их сопровождающие, и еще двое, фамилии их не установлены. В паспортном контроле они не регистрировались, очевидно, выезжали за рубеж по подложным паспортам. Пока это единственное, что мы знаем, и то, что один из них Годунов.
– Может, какой-то его пособник? – предположил один из оперативников.
– Может быть, – согласился Шевченко. – Но может быть, и ключевая фигура. Нам это пока неведомо.
Но мне-то ведомо! Я знал, кто он такой, но в то же время не мог раскрыть все карты: фамилию Юрия в «Правде» не называли, его не было на мусоросжигательном заводе, он не появлялся в клубе «Парадиз», в списке пассажиров, прилетевших на самолете «Гольфстрим», его фамилия не значилась. На то должны быть веские причины. Если Годунов выступал в этом деле под прикрытием, как секретный агент, то почему бы и Юрию не быть им? Он тоже мог иметь паспорт на другую фамилию. Как и Годунов, он работает в Министерстве внутренних дел. Проклятье! Я задавал себе те же самые вопросы о Юрии, какие задавал перед этим о Воронцове в самом начале эпопеи. О нем? Или о всей эпопее? Это как посмотреть, в зависимости от обстоятельств. Думаю, это не одно и то же.
– У меня вопрос. Почему мы вдруг заговорили об этих людях?
– А у вас что, в связи с этим возникли какие-то проблемы? – вместо ответа спросил Шевченко раздраженным тоном.
– Да нет никаких проблем, – уклонился я. – Мы следили за деньгами на всем пути их следования, очевидно, не столь важно, кто в этой игре главные заводилы; пока деньги не обнаружены, нет и дела. Это похоже на возбуждение дела об убийстве, когда трупа убитого нет, так ведь?
– Да, он прав, – с решительным апломбом заявила Скотто. – Нет денег – нет и дела. Весь мир считает, что деньги вылетели в трубу. А у нас есть доказательства, что это не так. Мы будем искать тот контейнер и постараемся схватить преступников, какие бы высокие посты они ни занимали. Не арестованы они до сих пор потому, что куда-то скрылись.
Шевченко с неохотой кивнул, переключив внимание на карту Москвы. Мы же без толку ломали голову, пытаясь догадаться, куда делся контейнер, и бросались к телефону при каждом звонке. И тут меня осенило.
– Я знаю, где он может быть.
Две головы сразу насторожились, будто рядом прозвучал выстрел.
– Что? Где?
– По крайней мере, думаю, что он там может быть.
– Говорите же где, мы сейчас туда поедем, – в нетерпении затрясла меня Скотто.
Долго я не отводил от нее взгляда, размышляя, как быть, затем решился:
– Нет-нет. Это сугубо личное дело. Я намерен сделать все самостоятельно, в одиночку.
– Боже мой, Катков! – воскликнула Скотто.
– Ни в коем случае, идиот! – загремел Шевченко. – Давай, выкладывай, что у тебя, или попадешь за решетку за отказ давать показания.
– Боюсь, что свидетельских показаний у меня нет. По правде говоря, есть только смутные подозрения. Если вы позволите проверить их, может, кое-что и подтвердится.
Шевченко молча смотрел на меня. Скотто предостерегающе подняла ладонь:
– Я не верю в ваши подозрения.
– Мне не следовало говорить вам о том, что и так известно.
Поразмыслив еще раз, они обменялись взглядами.
– Скотто, вы сами сказали, что теперь вы моя должница. Почему бы нам…
– Ну, там было сугубо личное.
– И это дело тоже сугубо личное, черт побери.
– Вера, что ли?
– Да нет, слава Богу.
– Вы, Шевченко, руководите следствием, вам и принимать решение, – сказала напоследок Скотто. – Но если хотите знать мое мнение, то я считаю: мы ничего не потеряем, если отпустим его одного.