Фиаско
Шрифт:
– А потом кто-то посулил вам лучшие условия.
– Не так. Меня тоже послали куда подальше, как и вас, Катков. Такого нагоняя от своего шефа я еще никогда не получал.
Он швырнул портфель на стол и пошел в гардероб снимать пальто.
– Кто же вам посулил больше моего?
– А никто. Тут был один репортер из «Правды», когда дочь Воронцова приезжала на опознание отца. Вот он…
– Знаю. Его фамилия Древний. Вы бы лучше отправили его погулять.
– И тем самым нарушить его права?! – с притворным возмущением воскликнул Шевченко. –
– Не думаю, что Вера Федоренко согласилась бы с вашим утверждением. А вы как считаете?
– Федоренко… Федоренко, – повторял он, сверля меня взглядом и прикидываясь, что он не знает эту фамилию. – Нет, что-то не припоминаю. Хотите еще что-нибудь сказать?
– В некрологе в «Правде» говорится, что у Воронцова украли ценности. Мы с вами знаем, что ничего не пропало. Поэтому я хочу знать, в чем тут дело?
Он заиграл желваками и резко ответил:
– Это оглашению не подлежит.
Внутри у меня все закипело, и я переспросил:
– Что значит не подлежит?
– Ну, похитили его награды. Его и убили из-за них.
– Его награды?
– Да, да. Они из чистого золота, очень редкие и чрезвычайно ценятся на черном рынке. Там за них отвалят хороший куш. Убийца не стал срывать их с пиджака Воронцова, чтобы не повредить, поэтому он…
– Он?
– Кто знает, может, и она, – снисходительно согласился следователь. – Так вот, преступник подтащил тело к стене, где мог без опаски аккуратно снять ордена и медали. Такая версия выглядит довольно гладкой. А что вы скажете по этому поводу?
– А как насчет расхождений во времени? Теперь там тоже стало все гладко?
– Все совпадает идеально. Воронцов вовсе не час и не два ходил по магазинам и не стоял в очередях. Он купил все без всякой очереди, потому что у него висели награды на пиджаке.
– Рассказывайте сказки кому-нибудь другому. У нас сейчас награды никто не носит, они ушли в прошлое. Ордена да медали уже не в почете.
– Позвольте не согласиться. Вам знакомы имена Кричевский, Комарь и Усов?
– Ну это те бедолаги, которых убили, когда они протестовали против путча. Да, знакомы. Я тогда был там. А вы где были? Подбадривали заговорщиков?
– Дело в том, что ваш демократ Борис Ельцин, который говорил, что он не аппаратчик и выступает за свободный рынок и за демократию, он, как вы помните, посмертно присвоил им звания Героев Советского Союза.
– Ну что ж, здесь отклонения во мнениях вполне допустимы.
– Нет тут никаких отклонений, Катков. Наши люди помешались на наградах еще с царских времен. Нравится нам или нет, но эти побрякушки стали частью нашей культуры. У нас награждают за что угодно: за рождение детей, за храбрость в бою, за высокий урожай капусты. А мы носим ордена и медали, словно разбогатевшие на нефти арабы, увесившие себя драгоценностями. Что же вы думаете, новые власти намерены изменить эти обычаи?
– Да, рассчитываю, что изменят.
– Не будьте простодушным дурачком. На прошлой неделе увидел в одном западном журнале фотографию советских евреев, эмигрировавших в Израиль. На снимке их целая дюжина. Все они твердолобые отказники и уехали из страны, чтобы поселиться в жалкой пустыне. Так вот, все они, у кого есть награды, с гордостью их носят. Советские ордена и медали.
– Сдается мне, у вас какие-то нелады с евреями, товарищ следователь.
– Полегче, Катков.
– А ведь Маркс был еврей. Вам это известно?
– Известно, – буркнул он, обнажив пожелтевшие от табака зубы.
– Далеко не все из них хотят уехать в Израиль, уж поверьте мне. Евреи на той фотографии предпочли бы остаться здесь и устроить вам ту еще жизнь.
– Не надо, Катков, не переходите на личности.
– Да это вы переходите на личности. Вы хотите, чтобы я признал, будто у этого убийства нет никакой политической подоплеки, только потому, что вы так утверждаете.
– Нет, не поэтому. А потому, что факты не подтверждают такой версии.
– По вашим словам, эти факты будто бы говорят о том, что некий убийца выследил, как жертва, на груди которой сверкали ордена и медали, вышла из подъезда дома, верно? И последовал за ним? И выстрелил? И утащил все награды?
– Да, я так и заявляю. Жертва, между прочим, была под мухой, – заметил Шевченко и вынул из портфеля листок бумаги. – Таков предварительный анализ на алкоголь, – пояснил он торжественным тоном. – У Воронцова в крови обнаружили алкоголь на достаточно высоком уровне. Он был пьян.
– Как почти вся Москва в такой поздний час.
– Водка сделала из него легкую жертву.
– Если бы он надел свои награды. Об этом сказала его дочь, но ее слова вовсе не значат, что так и было.
– Искренне надеюсь, что вы докажете это и опровергнете мои выводы.
– Да уж постараюсь, будьте уверены.
Шевченко самодовольно ухмыльнулся, сгреб свои бумажки и бодро зашагал прочь. Я пошел вслед за ним по коридору и вниз по лестнице. В нос ударил едкий запах мочи и хлорки. Он исходил из уборной в подвальном помещении, где обычно оправлялись арестованные и свидетели.
Рядом за проволочной сеткой была камера хранения, на стеллажах там лежали всякие коробки, пакеты, папки и прочие вещи с привязанными ярлыками. Шевченко заполнил бланк заявки и протянул его угрюмому дежурному кладовщику. Тот принес большой бумажный пакет. Расписавшись и получив пакет, Шевченко положил его на стоящий поблизости стол и с каким-то торжеством вынул окровавленный спортивного покроя пиджак Воронцова.
– Надеюсь, дочь заявила о пропавших вещах отца?
– Разумеется, заявила. А как бы иначе мы узнали про награды? Она лишь глянула на пиджак и сразу же спросила, что мы с ним сделали. Поэтому я и взял его в качестве вещдока, иначе поступить не мог.