Фиаско
Шрифт:
– А может, твои ребята знают?
Как я и ожидал, услышал дружный ответ: «Не слышали».
– Ну что ж, и на том спасибо. Спросить – не значит навредить, – через силу улыбнулся я и, оставив пачку «Мальборо» в уплату за услуги, развернулся на стуле обратно к стойке бара.
– Ну, этим ты не откупишься. – Громила вернул меня в прежнее положение, лицом к себе.
Под ложечкой у меня что-то екнуло и сжалось.
– Простите, разве я не так спросил?
– Не так, не так, долдон ты хренов.
– А что не так?
– Друзья всегда знают, где искать друг друга, спрашивают
– Понимаешь, мы с Баркиным давно потеряли связь…
– Да пошел ты куда подальше, не пудри мне тут мозги, – выругался он и злобно содрал целлофановую обертку с пачки сигарет. – За тобой денежный должок ему или еще что, верно ведь?
Тут я окончательно понял, что он знает про Аркадия Баркина больше меня и уже было собрался рассказать, что мне нужно, но все же решил воздержаться. Если этот мордоворот заинтересовался деньгами, которыми распоряжался Баркин, то, пожалуй, лучше сыграть на этом. И я сказал:
– Да, видишь ли, вроде бы так. Я разыскиваю его, чтобы уладить один свой старый должок.
– Стыд и срам, – прорычал он, сунув сигарету в угол рта и прикуривая. – Я, к примеру, зарабатываю себе на жизнь тем, что выколачиваю долги из злостных неплательщиков.
– Ко мне это не относится. Я к своим долгам отношусь по-серьезному.
– Вот и ладушки. Мы тоже так относимся. Ну что ж, давай плати, – потребовал громила, протягивая руку.
– Чего платить?
– Долг. Будь уверен, я передам его твоему приятелю.
Черт возьми. Вот влип. Надо было предвидеть такой оборот, в подобных играх всегда плутуют. Поэтому и я с невинным видом спросил:
– Но ты же вроде говорил, что не знаешь его?
– Не знаю, ну и что из того? – нагло загоготал он, его кореша тоже сипло захрюкали. – Но мое время, потраченное тут на болтовню с тобой, стоит побольше, чем паршивая пачка «Мальборо».
Он положил сигареты в карман и кивком головы подозвал собутыльников.
Меня крепко прижали к стойке бара. Громила в очках «Рей-Бан», быстро обшарив карманы, вытащил бумажник и с презрением пересчитал жалкие бумажки.
– И ты, сука, думал заплатить этим долг?
Я не сомневался, что он обозлится, если я напомню, что как журналист опубликовал некогда статью в поддержку таких же спортсменов, как и он, выжатых как лимон, а потом выброшенных из большого спорта. Нет, так говорить не стану, теперь я пишу совсем о другом и у меня нет иного выбора – нужно продолжать задуманную игру.
– Я деньги при себе не ношу. Я же не знал, что найду его здесь. Зачем рисковать, таская с собой крупную сумму?
Он лишь насмешливо рассмеялся и, сказав: «Увидишь его в другом месте», бросил на пол рубли и зашагал с моим бумажником к телефону.
Остальные крутые молодцы одним движением сдернули меня со стула, подтолкнули к дверям и с шутками-прибаутками вышвырнули на улицу. Я попытался удержаться на ногах, но не удержался на покрытых ледком плитах и растянулся на мостовой. Несколько секунд лежал, перебирая в уме, что же произошло у меня с этими списанными спортсменами, затем встал, отряхнулся и поплелся к ближней станции метро, на Кропоткинской. Это не моя родная линия, но с меня хватит на сегодня одного сеанса шоковой терапии.
С Кропоткинской я доехал до Лубянской площади, еще недавно называвшейся площадью Дзержинского, еще один переход – и я на своей линии метрополитена.
Колоннада высоких арок, витиевато закрученные медные светильники, настенные фрески, похожие на старинные, – все это мелькало передо мной в какой-то дымке.
Итак, вечер прошел впустую. Даже хуже, чем впустую. Итог – ни сигарет, ни бумажника, ни личных документов, ни денег. И никакой информации о том, что меня интересовало.
Поезд тронулся, свет в вагоне потускнел. Я немного пришел в себя и стал разглядывать попутчиков. Вот на одном кожаный пиджак. На другом кроссовки. Темные очки на третьем. Кто они? Рядовые граждане? Или шестерки-мафиози? А может, просто усталые работяги?
Да, Шевченко прав, хотя его правда мне не по душе. Москва сменила один режим беспредела на другой. Раньше мы боялись милиции, теперь страшимся угодить в лапы уголовников. Боимся самих себя.
8
Поезд подошел к моей станции почти в полночь. Совсем недавно я пахал носом тротуар у кафе «Сказка». Думал я сейчас о Вере: скоро кончается ее смена. Была бы она со мной, успокоила бы, полечила синяки и ссадины, пополнила бы пустую казну. Такая последовательность действий не обязательна, может быть и другой вариант.
Пока я плелся к дому, холодный северный ветер развеял смог, вместо него в небе повисла тонкая, клочковатая в просветах дымка. Улицы были пустынны, редкие дворники скребли метлами, да изредка мелькали юркие фургоны с зажженными фарами, напоминающими бутоны желтоватого хлопка, – они развозили товары.
Я дошел уже до угла, как вдруг из темного переулка выкатила легковая машина.
Отражение тусклого света подфарников мелькнуло на полированном переднем бампере. Отражение ли? На лакированной поверхности блестящего лимузина? И где? В Люблино, куда притаскиваются иногда грязные, пропыленные, неброские, выцветшие рухляди. Местным кителям не по карману не то что быстроходные мощные конфетки вроде «Вольво», но даже аварийные развалюхи.
Я ускорил шаг и перебежал на другую сторону мостовой, но автомашина уже надвигалась на меня. Что за машина? «Вольво», излюбленная марка московских уголовных авторитетов средней руки? Я припустился бежать. Машина тоже прибавила спорость и перерезала мне путь. И тут я совсем близко увидел водителя. Да это же он! Тот самый, в очках «Рей-Бан». Он так и не снимал их.
– Катков! – крикнул он из кабины, резко затормозив. – Подожди, Катков!
Ждать? Для чего? Чтобы еще получить пинок под зад? Я помчался что есть духу к перекрестку. Из машины выскочили два лба, тс, что были в «Сказке», и бросились за мной вдогонку. Я свернул на улицу, по обе стороны которой стояли дома с заколоченными окнами и закрытыми на ночь магазинами. Тут где-то близко должен быть переулок, я бежал прямо к нему пригнувшись, пока оба лба не добежали еще до угла. Сзади, совсем близко, шлепнулся камень. Переулок был такой узенький и темный, что я чуть было не проскочил его. Может, они проскочат?