Фиаско

Диналло Грег

– Это для следователей, чтобы представить убийство как ограбление и толкнуть милицию по ложному направлению. Вот я и думаю, что Шевченко и взял этот ложный след.

– Все может быть. А еще?

– А еще из-за их ценности. Представляете, сколько отхватит барыга за ордена и медали Воронцова?

– Понятия не имею, – задумался Юрий, разглядывая мороженое на своей ложечке.

– Он обогатится. В данном случае убийце особенно повезло. Вначале он угрохал Воронцова, а затем уже заметил на его пиджаке миллионы. Неплохое дополнительное вознаграждение!

– Но также и неплохая версия, – добавила Вера. – А еще что-нибудь есть?

– Нет, только награды и документы, – ответил я, стараясь выглядеть пришибленным, чтобы разжалобить ее.

– Перестань, Николай, я тебя еще раз предупреждаю: затея невыполнима.

– Ты меня убиваешь, – заныл я, схватившись за грудь. – А что бы ты мог сделать, а, Юра?

– Я?

– Да, ты. Шевченко ведь должен вернуть документы в МВД. Смог бы ты как-то наложить на них свою лапу?

– Нет, это невозможно.

– Помню, раньше трудностей с подобными просьбами вроде не возникало.

– А потому что раньше я мог подкупать нужных людей номерами «Плейбоя» или «Доктором Живаго». А сейчас их свободно продают на том же Арбате.

При этих словах брови Юрия поползли вверх: действительно, такая литература продается не где-нибудь, а в пяти-семи минутах ходьбы от Кремля, да еще на оживленной магистрали, которую закрыли для транспорта и превратили в пешеходную торговую улицу. По обе ее стороны, начиная от Арбатской площади и до здания Министерства иностранных дел, открыты магазинчики, кафе и закусочные, там полно художников, музыкантов, карманных воришек и неугомонной молодежи.

– Нет, не могу. Даже не проси, – отрезал Юрий.

– Может, я чего-то недопонимаю, но раньше, когда в министерстве ты был чужаком, ты все мог, а теперь, когда ты уже свой человек, не можешь?

– Николай, – заныл он, полагая, что так я его лучше пойму, – несмотря на всякие перестройки, МВД остается прежним учреждением, как и раньше, доступ к документам сильно ограничен. К тому же, хотя я и должен молчать об этом, мое дело – научная работа, а не практические дела, связанные с торговлей. К приватизации никакого касательства не имею.

– У тебя нет там даже друзей, к которым можно обратиться за помощью?

Юрий подцепил ложечкой остаток мороженого, вроде бы размяк и смилостивился:

– Ну ладно. Посмотрю, что можно сделать, но не радуйся. Честно говоря, старые зубры цепляются за свои места изо всех сил и вряд ли пойдут на сделку. На твоем месте я бы махнул на все рукой.

– Нет, ему нужно забыть только о документах и сосредоточиться на орденах и медалях, – снова заговорила Вера.

– На наградах? Почему ты так считаешь?

– Найдя их, в конце концов выйдешь и на убийцу, который окажется или обыкновенным вором, или кем-то посложней.

– Понятно. Тогда подтвердится та или иная версия.

– Если он наемный убийца, взявшийся за мокрую работенку, при определенных условиях он может выдать тех, кто его покупал.

– Очень может быть. Но я журналист, Вера, а не следователь из милиции. Понимаешь разницу?

– Если бы я захотела переспать с ментом, – сказала она, улыбаясь своим мыслям, – у меня не возникло бы особых трудностей с выбором.

– А тебя никто и не удерживает.

Вера замерла от моей реплики, потом, возмущенно тряхнув копной своих непокорных волос, выпалила:

– И я никого не удерживаю. И вообще все время я просто дурачилась.

Протянув руку, я хотел дотронуться до ее руки, но она быстро отдернула ее.

– Извини меня, Вера. В последнее время я совсем развинтился.

Она тяжело вздохнула и молча посмотрела на Юрия, который понимающе кивнул и спросил:

– Мы что, должны все это выслушивать?

– Ну ладно, ладно. А помнишь, как я бывало говорил, что диссидент – это гражданин, который имеет мужество сказать вслух то, что другие держат лишь в мыслях. А ты обычно отвечал…

– Который имеет дурь, а не мужество, – перебил меня Юрий. – Отлично помню. Но я же шутил.

– Знаю, но иногда думаю, что, пожалуй, ты был нрав.

– Знаешь, ты просто с жиру бесишься, – взорвалась Вера. – Коммунисты ушли, демократы пришли, наконец-то у нас свободное общество, а ты все недоволен.

– Это потому, что все идет не так, как я думал.

– Позволь народу самому решать, как и что делать, Николай. А на перемены требуется время.

– Нет, это мне для перемен нужно время. Здесь большая разница.

– Для каких перемен? – осторожно поинтересовался Юрий.

– Для любых.

– Для любых?

– В первую очередь мне нужно менять стиль письма. Согласен? Как-то по-ходульному я пишу, получаются серые штамповки, и пристраивать такие очерки и репортажи становится все труднее. Писать так, чтобы достать аппаратчиков и они крутились, – работенка не из легких. Я никогда не писал ради денег, всегда казалось, что их хватает. Теперь же я только и думаю о деньгах, и каждый раз меня обсчитывают.

– Ну хорошо, – заметила Вера каким-то немного подхалимским тоном, – если говорить о работе, то, может, хватит жалеть самого себя, а лучше пожалеть других?

– Ты имеешь в виду газеты?

– Не прикидывайся таким несчастным. Ты зарабатываешь себе на жизнь достойным образом. Уверена, что Сергей дал бы тебе место не задумываясь.

– А я не уверен. Мне действительно прежде всего нужно в корне менять стиль письма. А после стольких лет твердой уверенности в том, что само предназначение журналистики состоит… – Тут я даже взмахнул руками, чтобы подчеркнуть свою неприязнь к прошлому предназначению журналистики. – Конечно же, я мог бы и без заказа написать кое-что о торговле наградами на черном рынке. Это было бы…