Фиаско

Диналло Грег

– Послушайте, я знать не знаю, что здесь происходит, но…

– Николай! Николаша! – В вестибюле стояла старушка Парфенова и звала меня, помахивая свернутой газетой.

– Одну минутку, бабушка, – крикнул я, не желая расставаться со своими вещами.

– Николай! Николаша, дело срочное и важное!

– Не уезжайте, пока не вернусь, – бросил я грузчикам и заспешил к дому по обледенелому тротуару.

– Тут тебя искали, приезжали, – сразу сказала бабушка.

– А кто, не знаете?

– Да несколько дней назад, я и не помню. Где ты болтался? Я же не видела тебя цельную неделю.

– Ну извините, извините… Уезжал я из Москвы. А на кого они хоть похожи-то? Приезжали на шикарной машине? В кожаных куртках? В кроссовках?

Старушка лишь пожала плечами, в глазах у нее промелькнула настороженность.

– Да, вспомнила. Двое их было. А может, трое.

– Какие они? Высокие или низкие, толстые или худые? – Грузчики в этот момент пошли за другими вещами. – А случаем, не милиционеры?

Парфенова опять пожала плечами.

– Темные очки. Темные очки и бритая голова, – только и смогла припомнить она и зашаркала в свою квартиру.

Темные очки? Бритая голова? Я двинулся вслед за ней, ломая голову: уже не тот ли мордоворот в очках «Рей-Бан» приходил по мою душу? В комнате у нее ничего не было, стоял лишь колченогий столик да лежали три упакованные корзины.

– Что у нас, черт бы все побрал, происходит?

Она вытащила из-под руки свернутую в трубочку газету и тяжело опустилась на корзинку.

– Вот я и говорю: в черных очках и голова бритая.

– Да нет, я спрашиваю, почему хозяйничают здесь грузчики? – В этот момент они несли через вестибюль мой письменный стол, отчего я опять заволновался: – Да они же выносят все мои вещи!

– Ах, вы про это, – как-то буднично заметила бабушка, словно я поинтересовался погодой. – Да нас всех должны выселить не позднее нынешнего дня. Грузчиков, должно быть, нанял новый владелец…

– Как это, новый владелец? – остолбенел я от неожиданности.

– Ну, ведь особняк-то наш продали.

– Как продали?

– Да знаете вы как. Сами же мне говорили, что по закону теперь он частная собственность, – качнула она головой, качнула неодобрительно.

– Я-то знаю, но вместе с тем…

– Купил его один из тех, о ком вы все время говорите, как это называется? Свободное… чего свободное-то?

– Свободное предпринимательство?

– Во-во, он из маклеров, – презрительно шепнула она, употребив это немецкое слово вместо английского «брокер». – Такие молодые симпатичные люди, как-то они приходили сюда и сказали, что купили наш дом у государства.

– У государства?

Она лишь кивнула в подтверждение.

– Но ведь до того, как коммунисты конфисковали это здание, оно принадлежало вашим родителям, так ведь?

– Его построил еще мой дед, – тоскливо вздохнула бабушка.

– В таком случае в первую очередь только вы имеете право владеть домом. А у них такого права нет.

Она опять вздохнула, на сей раз безропотно – дескать, что поделаешь.

– Они, Николай, делают все, что захотят. Теперь уже поздно переигрывать. Должно, кого-то они подкупили, чтобы переделать документы на право владения. Как будто вы не знаете наших подонков из ЖЭКа, – запричитала она, проклиная на чем свет стоит мелких служащих домоуправления. – Почему же вы не предупредили меня раньше?

– Я вообще об этом впервые слышу, – резко ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не психануть.

– Ну как же, я же, помнится, говорила.

– Нет, нет и нет, бабушка. Может, и говорили кому, но не мне. Вы что-то хотели сказать, даже несколько раз, да так и не вспомнили.

– Да ты всегда так занят, Николай, поди, и забыл, а я тебе говорила. Кажется, они хотят сломать дом, построить тут кафе и продавать пирожки с начинкой из сыра и помидоров рабочим с нефтеперегонного завода.

И она протянула мне рекламный листок, где говорилось, что здесь открывается новая пиццерия для москвичей.

Я собрался с духом и поднялся наверх в свою комнату. Там было так пусто и жутко, будто я никогда и не жил здесь. Если бы я не знал, что произошло, то мог бы подумать, что сотрудники КГБ провели очередной пресловутый обыск. Обычно он начинался с того, что среди ночи раздавался стук, иногда дверь просто взламывали или срывали с петель. Орда кагэбэшников, расталкивая перепуганных жильцов, начинала переворачивать кверху дном весь дом, а затем выносить и увозить все, что попадалось на глаза. Предметы, которые агенты считали вещдоками – к примеру, запрещенные книги, – педантично регистрировались в специальных журналах.

Несколько минут я бессильно стоял посреди этого разгрома, потом медленно спустился в вестибюль. Старушка Парфенова зашаркала вслед за мной, кутаясь в теплый платок.

Грузчики, закончив свою роботу, уже закрывали задний борт грузовика. Я упросил их обождать немного, пока не разыщу свои пишущую машинку и чемодан, который второпях набил кое-какой одеждой из гардероба.

Мы с Парфеновой долго смотрели ему вслед – колеса грузовика ушли глубоко в снег под тяжестью нашего груза. Она поплотнее запахнула платок и внимательно посмотрела на меня.

– Знаешь, Николаша, когда еще я была маленькой, мама сказала мне замечательные слова. В то время я не понимала, какие они замечательные. Знаешь, что она говорила, когда мне не удавалось поступать по-своему?

– Откуда мне знать, понятия не имею.

Она сморщила лоб, нахмурилась, а потом назидательно покачала пальцем:

– Осторожно загадывай желания, кто знает, а вдруг они сбудутся наяву.

Я печально кивнул – вот бы мне проницательность ее матери.

– А у вас есть место, где жить-то?