Фиаско
Шрифт:
– Почему не появятся? Для чего же тогда надо было их воровать?
– Чтобы представить убийство вашего отца как простой грабеж.
– Это что, новые домыслы? – возмутилась она и в сердцах бросила книги на пол. – Или у вас появились доказательства, что он был замешан в этом… как его… скандале, о котором вы упомянули?
– Нет, доказательств у меня пока нет. Но я готов спорить на что угодно, что он был замешан. Другое дело, на чьей стороне он находился.
– А что вы сами думаете, товарищ Катков?
– Что ваш отец либо урывал куски у государства, либо собирался разоблачить того, кто крал.
– Уверяю вас, скорее всего, второе.
– Это пусть милиция решает.
– Тогда, стало быть, больше и говорить нам не о чем, – заключила она и принялась разбирать и складывать книги и бумаги.
– И по-моему, не о чем, – ответил я, хитро подморгнув детям, которые не поняли, о чем разговаривает мама с незнакомцем, и на всякий случай стояли подальше в сторонке.
Уже уходя, я заметил на полу около письменного стола портфель. Точь-в-точь такой же, какой взял тогда Шевченко, чтобы унести к себе на службу документы Воронцова. У меня даже сердце забилось – а вдруг в нем что-то есть?
– Это что, милиция вернула портфель вашего отца?
– Да, когда я забирала его вещи.
– А вы открывали его?
Она лишь мотнула головой – нет, мол.
– Не возражаете, если я взгляну?
Таня внимательно посмотрела на меня, решая, как быть, а потом пожала плечами – делай, дескать, что хочешь.
Поставив портфель на стол и открыв его, я увидел толстый конверт из желтой плотной бумаги, в которых милиция обычно хранит вещдоки. В конверте лежали часы, бумажник, обручальное кольцо, деньги, монеты, чековая книжка, ключи, карандаши и авторучки, пачка сигарет, книжка в мягкой обложке и какие-то деловые письма – все, кроме нужных мне документов.
Затем я стал внимательно осматривать сам портфель. Отделения и карманчики оказались пустыми, ничего не было и в кожаных ячейках для авторучек. Но вместе с тем одна из них на ощупь была вроде твердой, словно в ней остался колпачок от шариковой ручки. Я запустил палец до самого дна и попытался вытащить колпачок. Сперва он не поддавался, но вот я подковырнул его и он вылетел из ячейки, словно маленький снаряд. Вылетел и покатился по лаковому паркету.
Детишки весело защебетали, засмеялись и бросились к нему. Мальчуган оттолкнул сестренку локтем, схватил предмет и подал мне.
Это не был колпачок от шариковой ручки – это была зажигалка, газовая зажигалка с эмблемой клуба «Парадиз».
17
Шевченко сидел за столом, обхватив ладонями чашку с чаем, и внимательно смотрел на зажигалку. Из кастрюльки на электрической плитке под окном поднимался пар. Было так холодно, что капельки воды, сгущаясь на стекле, замерзали, не достигнув подоконника.
– Она действительно была в его портфеле? – задумчиво спросил он. – Я же приказал своему сотруднику тщательно осмотреть портфель.
– Зажигалку нелегко было заметить, не придирайтесь к нему.
– Нечего оправдывать его промахи, – отрезал Шевченко, – как по-вашему, о чем может рассказать эта зажигалка?
– О том, что в тот вечер, когда его убили, Воронцов не встречался со старыми друзьями. Он сидел…
– Да, не был, – перебил меня Шевченко и самоуверенно поджал губы. – Несколько закадычных приятелей подтвердили, что он не встречался с ними уже несколько месяцев.
– Они говорят правду. Не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что вместо этих встреч он ходил в клуб «Парадиз».
Шевченко насупился и взял со стола зажигалку.
– Значит, так думаете? Этот клуб известен, как место встречи ярых сторонников свободного рынка. Аппаратчики шастают туда на переговоры с западными бизнесменами, которые еще поят и кормят их за свой счет.
– А клубом заправляет мафия.
– Да, не только этим – и всеми другими клубами тоже. Но я не вижу, что это меняет в расследовании.
– Стало быть, Воронцов не говорил своей дочери, где он проводил время. Но почему?
– Потому что не хотел доводить до ее сведения, что он пьет дорогое шампанское и любуется на голых танцовщиц. Не исключено, что он, может, даже трахал какую-нибудь из них.
– Сомневаюсь, чтобы она знала о его махинациях со строительством нефтепровода, с отмыванием грязных денег.
Шевченко откинулся на спинку стула и искоса посматривал на меня.
– Не сомневаюсь, что эту малозначащую подробность вы раздобыли из личных сомнительных источников.
– Не малозначащую, а многозначащую, да будет вам известно, – парировал я, заранее зная, что за сим последует.
– Что и говорить, агент Скотто – женщина броская, – заметил он с легкой ухмылкой. – Вчера днем она заходила ко мне и кое-что рассказала о жульничествах с нефтепроводом. Она также упомянула, что сотрудники ее ведомства перехватили ваш очерк, когда его передавало информационное агентство.
– А чем вы ей ответили в порядке обмена информацией?
Отвинтив пробку с фляжки, он подлил в чашку с чаем немного водки.
– Почему вы вдруг решили, будто я ей что-то рассказывал?
– А помните, вы говорили, что вам надо еще над чем-то поработать?
– Я говорил, что нового ничего нет.
– Да ладно вам. Она бы не пришла сюда просто так.
– Верно, – нехотя процедил он после некоторого раздумья. – Возможно, нет ничего особенного. Но один из торговцев наградами, когда его раскололи, навел нас на одну обувную фабрику в Зюзино, которая после приватизации стала довольно-таки прибыльной. – Он помолчал немного, а потом добавил с сарказмом: – Уверен, вам, как адвокату свободного рынка, известно, как проворачиваются подобные дела.
– Разумеется, известно, и я буду рад разъяснить вам, – отрезал я, подделываясь под его тон. – Дирекция предприятия, чтобы выставить его на торги, доводит производство, что называется, до ручки и отказывается от приватизации. Тогда государство выставляет предприятие на торги. Усекли? Прекрасно. А как туда смог примазаться торгаш с черного рынка наград?
– А у него сестра работала на фабрике бухгалтером. Она спала с директором, пока не узнала, что тот женат. Он заставлял ее подделывать бухгалтерские документы, а рабочим запудрил мозги, представив фабрику убыточной.