Фиаско
Шрифт:
– И поступили по-умному.
– За это мне и зарплату платят. А те документы, что упомянуты в репортаже, у вас есть к ним доступ?
– Нет. И пытаться бесполезно.
– Ну хорошо, может, я смогу…
– У вас был шанс, но вы его упустили.
– Извините, не поняла?
– Помните тот день в Главном управлении милиции?
– Ах, нет, нельзя, – вздохнула она, вспомнив, на что я намекаю.
– Ах, да, можно. Из-за этих документов и спор-то разгорелся.
– Догадываюсь, кто одна из сторон. Тот следователь…
– Шевченко.
– Документы
– Сомневаюсь. Он сказал, что вернул их в Министерство внутренних дел.
– Тьфу, черт! – Она сразу посуровела. – А я почему-то считала, что он работает в МВД.
– Да, он там работает, но кабинет его не в здании министерства, а на Петровке, 38. В МВД имеется контрольное управление, думаю, документы должны быть там, Шевченко направил их туда. Имейте в виду, Министерство внутренних дел отличается отменным бюрократизмом. В нем столько разных главных управлений, просто управлений, департаментов, отделов и отделений, что и не сосчитать. По Москве даже ходит шутка, что половина ее жителей служат в МВД и следят за другой половиной.
Когда мы свернули за угол и подошли к барскому дому Дурасова, агент Скотто понимающе улыбнулась. Он был построен в XVIII веке на лесистом берегу озера, теперь в нем Институт океанографии. От главного здания, остроконечный купол которого ослеплял свежим снегом, слева и справа отходили два крыла, образуя православный крест, как на действующей церкви.
– Как здесь прекрасно! – Мы неспешно шли по аллее, вдоль которой по обеим сторонам высились пирамидальные тополя. – Таким я и представляю себе загородное имение для субботнего и воскресного отдыха.
– Таким оно и было пару сотен лет назад.
– Теперь надо отмывать чертовски много денег, чтобы построить такой дворец. Черт возьми! Какой современный ход мышления! Подумав так, я согласно кивнул, понимая, что она хотела этим сказать.
– Так вот вы о чем! Об отмывании нечестно добытых денег, да?
– Точнее, о пресечении отмывания. Этим занимается у нас СБФинП.
– Кто-кто?
– Служба по борьбе с финансовыми преступлениями. Это специальная федеральная комиссия, которая собирает информацию финансового характера и ведет расследование. Ее представители есть в таможне, налоговом управлении, секретных спецслужбах, почтовом ведомстве, ФБР и в других учреждениях.
– Боюсь, вы забыли упомянуть КГБ, – пошутил я.
– Мы прорабатываем вопрос о таком сотрудничестве. Пока проверяем деятельность американских коммерческих банков, финансовых и правоохранительных органов, но хотели бы наладить контроль в глобальном масштабе.
– Стало быть, обмениваться информацией?
– Не только. И проводить экспертизу. Я, между прочим, заместитель директора.
– Так вы бюрократка. Русские очень не любят бюрократов.
– Я их тоже не жалую. Я ведь из полиции, Катков, мой номер 1811, и я имею право носить личное оружие.
– Но не 007.
– А все же мы первыми ввели нумерацию агентов, – парировала она с ухмылкой. – Я двадцать лет та оперативной работе. Служила в пограничной страже, была тайным агентом службы по борьбе с наркотиками, возглавляла группу информаторов. Когда решили объединить такие группы и создать единую сеть, пошла на повышение.
– Похоже, вы скучаете по оперативной работе.
– Если агент, засаженный за канцелярский стол, скажет, что она ему по душе, он имеет в виду, что сыт ею по горло.
Она остановилась и присела на скамейку, откуда открывался великолепный вид на замерзшее озеро.
– Беда в том, что аналитическая работа дает больше, чем могут сделать руки. Как бы то ни было, вот дело, которое я имею в виду. При финансировании строительства нефтепровода из Сибири в Западную Европу – сделка заключена между Россией и некоторыми американскими инвестиционными фондами – посредником от российской стороны выступал господин В.И. Воронцов.
– В этом есть определенный смысл. Воронцов опытный специалист по части внешней торговли. Мы погрязли в долгах, и главный источник погашения долгов – нефть, продаваемая за твердую валюту.
– Так-то оно так, но строительство нефтепровода тесно связано с отмыванием грязных денег. Если Воронцов был посредником при заключении этой сделки и одновременно осуществлял контроль за финансированием, то это прямо отвечало пословице «Пустили лису в курятник кур сторожить».
– Может быть. А может, другое – он служил и нашим и вашим.
– Вы имеете в виду, что он вел двойную игру?
– Вы угадали. Как по-вашему, можно ли придумать лучшие возможности для хищений, нежели заключить явно невыгодную сделку и самому следить за тем, как она осуществляется?
– Можно, и даже несколько, – подумав, ответила Скотто. – А есть ли у вас доказательства, что убили его из-за того, что он хотел поднять шум?
– Доказательств еще нет. Но я нутром чую, что он намеревался так поступить.
– Почему? Не для того ли, чтобы поднять тираж газет с вашими репортажами и очерками?
– Да просто потому, что вчера кто-то пытался убить меня.
Тут уже Скотто отбросила равнодушный вид и навострила уши.
– Я думал, что знал о причине покушения, но теперь, когда репортаж прошел по каналам ИТАР-ТАСС, все выглядит по-другому. Если вы смогли перехватить их сообщение, может, другим это тоже удалось?
– А ваша информация угрожала благополучию других людей?
Я согласно кивнул.
– Понятно. Тогда почему же в некрологе на Воронцова говорится, что он стал жертвой грабежа?
– Да, у него украли ордена и медали, некоторые весьма дорогие. Милиция считает, что они-то и стали причиной убийства. Но теперь я готов спорить на что угодно: причина здесь совсем другая.
– Тогда не стоит ли прощупать Шевченко? В порядке обмена информацией?
– На вашем месте я бы на это особо не рассчитывал. Так: или иначе, он обмолвился, что такие дела обычно расследует отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Упомянули фамилию следователя – Годунов.