Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник
Шрифт:
Стыдно, конечно. Наверное, даже позор. Но я всё равно расслаблен. У меня индульгенция. Потому что после Монтевидео футбол для меня — фон.
У меня, знаете, был момент, когда я просто в удовольствие гонял даже не мяч, а птиц по священному газону стадиона «Сентенарио». Это почти как любовное свидание у Ватикана. «Сентенарио» и есть футбольный Ватикан: стадион в уругвайском Монтевидео, где проходил первый чемпионат мира. После этого футбол — фон. В Уругвае тем более.
И всё-таки. В Южной Америке и в Уругвае футбол стал уже настолько фоном, что никто особенно и не задумывается, а как это, собственно, произошло. Как даже не огромная Аргентина или гигантская Бразилия,
Там же, в Монтевидео, заходишь в магазин красок на углу улиц Чарруа и Коронель Алегре, притормаживаешь у полки с эмульсионкой, а хозяин тебя уже спрашивает:
— Вы как? За покупками или с экскурсией?
— То есть как это? Сейчас изучу товар, а там, может, и куплю. У вас что, все остальные клиенты такие стремительные?
— Да нет, вы меня неправильно поняли. Вы сюда за краской пришли или за историей?
— Опять не понял...
— Ну, вы уже пять минут топчетесь на пятачке, где стояла штанга ворот, в которые забили первый гол первого чемпионата мира. Многие приходят сюда не за покупками, а постоять, подумать. Просто мой магазин стоит как раз на месте исчезнувшего стадиона «Поситос». Как раз здесь тогда сыграли первый матч первого чемпионата мира сборные Франции и Мексики.
Забегая вперёд, замечу, что так «нулевой километр» всемирной футбольной истории определяют болельщики уругвайского клуба «Пеньяроль». Это ему принадлежал исчезнувший стадион «Поситос», и это его поклонники ходят подумать у стенда с эмульсионкой.
Но есть в Уругвае и совсем другая правда о том, от чего считать «нулевой километр» всемирной футбольной истории. И бескомпромиссная борьба двух этих правд — «Пеньяроля» и его вечных соперников из клуба «Насьональ» — заслужит в этой главе не одной и не двух страниц.
Иными словами, истинные ценители игры, надеюсь, откроют для себя в этой главе такую околофутбольную историческую и даже политическую подноготную, о которой если и слышали, то, возможно, только краем уха. Тех же, кто опасался, что в этой главе я вывалю тонны футбольной статистики, сразу успокою. Без пары унций статистики не обойтись. Но то будут благородные тройские унции. Не нагрузка, а довесок.
И я не случайно перешёл с метрических тонн на англосаксонские унции. Потому что какой футбол без Англии? А тем более футбол Уругвая!
Если смотреть на уругвайскую столицу с моря (вернее, с реки Ла-Платы, которая, впрочем, здесь шириной 120 км), то не сразу признаешь в Монтевидео город латиноамериканский. Настолько не вяжется с обычным потрёпанным образом здешних городов благополучный и буржуазный имидж Монтевидео. Ну, или минимум его «витрина», каковой выступает набережная—«рамбла». Её-то мы сейчас и рассматриваем с моря. Допустим, что передвигаемся мы с востока на запад: как средневековые мореплаватели, которые, как предполагается, считали на этом пологом и лысом берегу немногочисленные холмы, а когда видели последний, кричали: «Монте видео!», то есть «вижу гору». Считается, что оттуда и пошло.
Впрочем, до этого самого холма, Серро, ещё далеко. А пока вдоль набережной перед нами открываются утопающие в садах дворцы в районе Карраско, вечно экспериментирующий квартал Бусео (вот уже мелькнул и музей уругвайских ВМС со своим гитлеровским орлом и пингвинами в клетке при входе), мелькнули и зелёное пятно гольф-клуба на Пунта-Карретас, и массивные застеклённые коробки жилых домов в районе Поситос.
Набережная Поситос — это ещё и главный променад. Флиртующая «золотая молодёжь» и состоявшиеся пары фланируют от легендарной
Но и сегодня, когда, например, уругвайскому футбольному комментатору не хватает прилагательных и эпитетов, когда он назвал свою сборную и просто «уругвайской», и «небесной» по цвету голубых маек, и «восточной» по своему берегу реки Уругвай, он назовёт её ещё и «сборной чарруа». Но сам же замнётся. Потому что чарруа давно нет. В ходе последних переписей их обнаружилось всего шестьсот душ. Да и то в соседней аргентинской провинции Энтре-Риос. А в самом Уругвае они, видите ли, имели неосторожность убить первого высадившегося здесь испанского конкистадора Солиса. За что следующая испанская экспедиция устроила им настоящий геноцид.
Те немногие чарруа, которые всё-таки выжили, пали жертвой уже не испанцев, а карательных экспедиций первого президента независимого Уругвая генерала Риверы. Ну, а те единицы, которые пережили и этот кошмар, в качестве живых экспонатов отправили на выставку в Париж. Где последние чарруа и умерли от европейских болезней, от которых у них не было ни прививок, ни природного иммунитета.
Собственно, после этого геноцида «дикий берег» Уругвай и превратился в практически «тотально белую» страну, которую осваивали переселенцы из Европы. Со всей Европы. Даже если взять одну только Российскую империю, то мне лично встречались потомки переселенцев из Абхазии и из Воронежской области, из Армении и из Москвы. Отдельная история — это, конечно, те, кто бежал от царя из Польши. Взять одного только Мазурку, как для простоты называли легендарного вратаря «Пеньяроля» Ладислао Мазуркевича. В 1967 году по просьбе обеих играющих команд в его честь прерывали матч. Потому что именно в тот момент он побил, а потом установил абсолютный рекорд: 985 минут без единого гола в его ворота!
В общем, даже со стороны моря, даже издали Монтевидео производит впечатление «кипящего котла», который переварил много стилей, собранных со всего света. А вот, кстати, мы проплыли уже и мимо казино, в котором теперь расположился секретариат МЕРКОСУР (а за ним символично примостилось торгпредство России), и из-за мыса появилась знаменитая гора Серро. А значит, сейчас мы увидим центр города.
Там сразу выделяется необычный силуэт когда-то самого высокого на континенте небоскрёба «Паласио Сальво». Построен он в стиле арт-деко. И если и вызывает ассоциации, то с Америкой не Южной, а Северной. Впрочем, это уже в глубине полуострова, на котором разместился центр Монтевидео.
А на самой набережной — храм, который даже и полный невежда не примет за классику католицизма. Такие представления о прекрасном обычно бывают не у католиков, а у англикан. Именно здесь, в этом районе, в своё время располагалась и редакция первой уругвайской газеты. В переводе её название звучит как «Южная звезда». Но перевод опять же не с государственного в Уругвае испанского, а с английского. Потому что и первую газету здесь издавали опять же... англичане.
Впрочем, обо всём по порядку. И именно в том порядке, в каком этот материал о произрастании английских забав на южноамериканской земле поначалу вынужденно, а потом всё более увлекаясь, начал собирать я.