FIDES
Шрифт:
– Добрый вечер, мисс Норден, – поздоровался он. – Хотя, мне пора привыкать звать Вас по имени, мисс Нина, если Вы не возражаете, – лукаво улыбнулся директор.
– Как хотите, – вяло бросила девушка. Говорить по-прежнему не хотелось. Можно было, конечно, сделать замечание на тему такой «мощной» поддержки обвинения, но… всё было уже позади и подлежало забытью. Нервы дороже.
– Вы не желаете отужинать с коллективом? – не унимался старец.
– Чтобы каждый спросил, когда свадьба? – задала прямой вопрос Нина.
– А что, дата уже назначена? В таком случае, это будет настоящее торжество!
– Простите, Альбус, я понимаю, что
– Что Вы, я и не собирался, – подмигнул ей директор. – Сегодня не было утренней почты, мисс. Значит, вполне возможно она будет вечером, – Дамблдор достал из кармана пакетик сладостей и пошёл дальше по коридору.
Девушке пришлось потащиться следом, потому что как-то подозрительно это было, про почту.
Вопреки опасениям, преподавательский состав обсуждал исключительно личность бывшего узника Блэка, – вспоминали и его школьные мародерские годы, и что/как/почему привело его к такой жуткой участи…
Но совы действительно вскоре принесли почту, – к ученикам разлетелись их личные птицы и рыжеватые сипухи из школьной совятни. Выше всех в зале пролетел огромный почти чёрный филин с ярко-жёлтыми горящими глазами и желтыми перьями на груди; с чёрными «ушками» и мощными когтистыми лапами. Сделав несколько кругов под потолком, незнакомая птица гордо опустилась на учительский стол перед Ниной.
Едва увидев карандашные каракули, девушка открепила записку от птичьей лапы и вышла из-за стола. Филин тронулся за ней, и от размаха широких крыльев вздымалась мантия девушки. Опуститься на плечо птица не решалась, да и плечо явно не годилось для таких размеров «почтальона». Пришлось выйти на улицу и, чтобы уж точно никто не помешал, дойти куда шла – до озера.
Там девушка развернула перемотанную шнурком бумажку с подписью сверху, словно бы для совы: «Нине Норден СРОЧНО», и бегло скользнула взглядом по строчкам. Несколько секунд, и сердце, кажется, остановилось. Не упало, не ударилось с размаху о рёбра, не расплавилось тяжёлым свинцом в груди, – просто замерло и исчезло, как будто его никогда там не было. Нина как будто перестала дышать. Но снова и снова пробегала строки, трясущимися руками удерживая мятый листочек.
«Нина, это Энди! Мы возвращаемся домой через 1,5 месяца в полнолуние. Это произойдёт само и от нас никак не зависит. Да, я хочу обратно, но мне страшно, потому что мы ничего не успели. У нас есть время, чтобы не исковеркать своё будущее...
Ещё, мой дедушка хотел сделать меня хранителем дерева Рода, но я не смогу и всё равно невозможно. Но будет лучше, если те 3 палочки вернутся к нему, это как-то связано со временем. Нина, прости. Мне тоже очень страшно, и… я понимаю, как тебе нелегко будет вернуться отсюда…».
Последние строки португалка писала явно со слезами, потому что край листа был покрыт размытыми пятнами. Лаборантка Хогвартса даже не заметила этого, и опустила руку с письмом, пространно глядя на чёрную воду озера. Широко открытые глаза смотрели без страха, просто в них что-то погасло, сломался фонарик, перегорела лампочка, исчезла… жизнь, едва появившаяся тёплым пушистым облаком вокруг её давно переломанных крыльев.
Очнулась она, когда филин, неспешно вышагивавший по жёлтой травке, подскочил и ущипнул её за руку.
– Ответа ждёшь? Лети… мне нечего сказать. Лети, – махнула она на птицу, проглотив ком в горле, но почтальон когтистой лапой поскрёбся по её мантии на манер собаки.
Девушка
Нина опустилась на колени с единственным вопросом: «За что?..». Не то чтобы она сильно хотела к кому-то обратиться, да и не знала, к кому взывать, – к Богу ли, к чёрту; к Мерлину, к основателям Хогвартса, ко всем святым или ко всем проклятым… Просто ноги у неё подкосились, и в молитвенной позе она уткнулась лицом в ладони. Слёз ещё не было, не было и криков: внутри оборвалась главная струна, и звук исчез.
– Северус… – выдохнула она с болезненной судорогой, рваные хрипы, отдалённо напоминающие вдохи, совершенно не позволяли дышать. Сквозное ранение в душу казалось пробило заодно и лёгкое, но сердце не задело. Сердце словно отсутствовало.
День и без того выдался тяжёлым. Но это были только цветочки чудовищного растения под названием «судьба», оплетавшего каждый закоулок бытия подобно «дьявольским силкам», знакомым Нине по травологии. Но… ведь «дьявольские силки» болеют от солнечного света, и достаточно крикнуть «люмос солем!». Опутавшая её жизнь буйная «растительность», очевидно, не могла ничем болеть и показала первую завязь своих плодов.
Две недели назад Нина думала, что попала в рай. Так думала она и меньше часа назад, но рай повис на тоненькой нити на ближайшие 1,5 месяца, после чего нить непременно порвётся.
Рай внезапно оказался проклят.
Слова письма Энди ещё дробились перед глазами на слоги и буквы, ещё кружились, в медленном танце впечатываясь в память. Почему полнолуние? Почему через 1,5 месяца? До этого будет ещё одно полнолуние, а другое уже было, почти сразу как они оказалась здесь.
Но мысли снова и снова возвращали её к Снейпу, – все дни они были рядом практически неразлучно, плечом к плечу, рука в руке, – они что-то искали, решали, обсуждали, планировали, варили зелья и засыпали в обнимку. И совершенно непонятно, как нелюдимый и жёсткий человек, укрывшийся в своих подземельях, настолько быстро стёр для Нины вот эту границу, черту, за которую не заходил никто, – черту отчуждения. Открылся, хотя и не полностью, но являя неожиданную заботу, показывая хрупкую и ранимую душу, недоступную ранее никому, кроме… Лили. Считанные минуты назад Нина могла назвать это своей заслугой, потому что снять груз с его души было задачей не менее важной, чем спасти его жизнь.
Девушка не старалась ему понравиться, просто была с ним искренней и честной, открытой для любого проявления его непростого характера. Не замечала колкостей, давно ставших частью его натуры, не задавала глупых вопросов, не стремилась менять уклад его жизни и ничего не требовала. Немало мужчин перечислило бы эти качества в «списке идеальных женских черт», но, что главное, её черты могли принадлежать лишь одному мужчине. Северусу.
Теперь судьба распоряжается так, что «заслуга» рисует крест не только на их отношениях, но и на честности её чувства к зельевару. Едва он почти сбросил свои оковы, начал чувствовать вкус жизни рядом с ней, ещё чуть-чуть и начал бы мечтать, как ей придётся исчезнуть, оставить его… можно ли сказать, что с разбитым сердцем? Оно было разбито гораздо раньше. Но как низко прозвучит «не получилось», если Нина хоть на миг, но пыталась собрать мозаику осколков, хрупких, но красивых, опасных, режущих подобно бритве, но… притягивающих взгляд.