Фигляр дьявола
Шрифт:
Шел дождь, когда самолет Джардина приземлился в аэропорту Хитроу. Дороти находилась в Лионе, снимала свою передачу европейских новостей. На Тайт-стрит он приехал на такси, и после горячей ванны устроился в гостиной с чашкой кофе, обдумывая планы отправки Стронга и Форда в Колумбию. Дэвида серьезно разозлило указание шефа о том, чтобы внедрение в картель осуществилось через семь, а теперь уже через шесть недель. Сделать это невозможно, поэтому следовало предпринять кое-какие шаги, а никто лучше бывшего иезуита Дэвида Арбатнота Джардина не разбирался в закулисных интригах в верхушке секретной разведывательной службы.
Дэвид посмотрел на часы: восемь минут седьмого. Он снял трубку телефона и набрал номер школы-интерната Дорсет. Некоторое время в трубке слышались гудки, а потом ответил очень вежливый, молодой, полный энергии голос.
— Дрейк-Хауз.
— Добрый вечер. Мне хотелось бы поговорить с Эндрю Джардином.
— Сейчас я позову его…
Джардин спокойно ждал, выводя в блокноте: «Премьер-министр. Где с ним встретиться за выпивкой?»
— …Папа?
Он разомлел, услышав бодрый голос сына.
— Как дела?
— Где ты был?
— В Южной Америке.
— Ну спасибо тебе большое. (За то, что не взял с собой.)
— Чудесная оказалась поездка. Прекрасные девушки, исполнявшие народные танцы, и отличное пиво.
— Я тебя ненавижу. Пап, ты приедешь на родительское собрание?
— А когда оно?
— Завтра вечером. Уже забыл?
— Нет, не забыл.
— Мелкий лгунишка…
— Я действительно не забыл.
— Ты привез что-нибудь?
— Резную статуэтку свиньи.
— Ох, здорово.
— Она очень старая, работа индейцев-муисков. И очень симпатичная.
— Тогда я тебя прощаю. Так ты приедешь?
— Разумеется.
— В мемориальном зале, начало в шесть, думаю, директор будет разглагольствовать об университете и прочей чепухе.
— Я приеду. Мама во Франции.
— Да, в Лионе. Она звонила.
— Следует ли мне узнать о каких-нибудь неприятностях до собрания?
— Нет, но…
— Ну так что?
— Пирз попросил принести ему пива, а Патрик застукал меня.
— Срок наказания у тебя закончился?
— В следующие выходные кончается, а пока сижу взаперти.
— Используй это время для занятий.
— Да, пожалуй, так и сделаю.
— Ладно, увидимся завтра. Может быть, пообедаем вместе?
— Понимаешь, меня же никуда не выпускают.
— Значит, еще и курил?
— Я не курю, пап, бросил.
— Ох уж эти дети. С ними…
— Рехнешься без пива.
Они рассмеялись. Это была фраза из кинофильма «Чирз», который они иногда смотрели, если уставали от «Блю бразерз».
— Ладно, веди себя хорошо.
— Договорились.
Наступила тишина.
— Ну, клади трубку.
— Нет, ты.
— Ладно, уже кладу.
— До свидания.
— Храни тебя Господь. Я тебя люблю.
И Джардин с улыбкой положил трубку. После родительского собрания и бокала вина с директором он поедет на машине в Уэльс. Пожалуй, лучше будет вызвать шофера из офиса. Но, если Кейт завтра собирается туда, может быть, она могла бы… Ладно, хватит, веди себя прилично, Дэвид.
Джардин позвонил дежурному в стеклянное здание и дал указание прислать машину с шофером, чтобы забрал его с Тайт-стрит, отвез за сто двадцать пять миль в Дорсет, а затем на «пасеку», как в шутку называли загородный дом в Уэльсе за его маскировку под лабораторию канализационных вод.
После этого он позвонил хорошему другу, близкому к правительственным кругам, который жил на Лорд Норд-стрит в Вестминстере. После обычного обмена любезностями Дэвид перешел к делу.
— Алек, — как бы невзначай начал он, — ты не планируешь в ближайшее время устроить вечеринку, на которой будет присутствовать премьер-министр?
— Конечно, как раз в среду, нас будет несколько человек. Хочешь присоединиться?
— Все политики?
— Нет. Директор колледжа Магдалины, редактор передачи Би-би-си о незаурядных личностях, всего человек десять. Тебя это устроит?
— Ты и впрямь отличный парень.
— Значит, придешь? Как мы тебя представим?
— Дипломат. Из засекреченных.
— Тогда до среды.
— Спасибо.
Еще пару часов Джардин напряженно работал, потом пошел спать. Он с нежностью подумал о сыне, у которого впереди еще вся жизнь, о дочери, о Дороти, которая снимала в Лионе свою программу. Но последним его видением, перед тем как заснуть, были бары и полные опасностей улицы Боготы, улыбающиеся девушки и кокаиновые гангстеры, среди которых он всего день назад бродил, словно призрак. И, неожиданно для него самого, Кейт Говард, стоящая перед ним на коленях. Блики от камина плясали на ее роскошной фигуре, она опускала вниз свитер, закрывая великолепные груди с бледно-розовыми сосками.
Проснулся он в половине восьмого, принял душ, побрился, надел удобные брюки из рубчатого плиса, хлопчатобумажную рубашку и пуловер. А еще надел свои любимые старые кожаные высокие ботинки, сшитые на заказ десять лет назад в Перу. Застегивая на них молнию, он подумал, что их неплохо было бы немного почистить, влез в поношенную теплую куртку с капюшоном и вышел из квартиры, закрыв дверь на три замка. Джардин пошел пешком по Тайт-стрит, наслаждаясь влажным, прохладным английским воздухом, постоянно проверяясь по привычке, нет ли «хвоста», кого-нибудь вроде парочки в машине напротив его дверей или велосипедистов, стоящих и разглядывающих дорожные указатели. Подобным вещам должны научиться Гарри Форд и Малькольм Стронг, и Дэвид собирался убедиться в этом.
Чистые голоса хора мальчиков, исполнявших в церкви «Венецианскую мессу», проникали и в расположенную на Фарм-стрит католическую церковь — штаб-квартиру иезуитов в Англии. В воздухе висел приятный запах ладана, и здесь Джардин по-настоящему почувствовал себя дома. Переход Джардина в другую веру удивил всех, кроме Дороти. Да еще его тогдашнего шефа — похожего на сову мужчину, с толстыми щеками, глазами профессионального плакальщика и хорошим чувством юмора. Шеф был очень знающим специалистом, если не самым способным мастером шпионажа, сам придерживался англиканского вероисповедания, а когда позволяли дела, играл на органе в церкви Святого Матфея в Вестминстере. Он всегда выбирал время поговорить поздно вечером с Дэвидом или в офисе, или иногда в ресторане «Локетт» на Маршам-стрит, где находилась его скромная квартира. Шеф понял желание Джардина опереться на религию, чтобы придать некоторый этический смысл работе, которой они в то время занимались. А так как Дэвид Джардин был человеком определенного склада, да еще романтиком в придачу, его желание перейти в лоно римско-католической церкви стало понятно Морису, и он благословил его. Обрушившийся впоследствии на шефа позор, когда обнаружилось, что во время его почти что сорокалетней службы в разведке он страдал значительными сексуальными отклонениями, встретил гораздо меньшее осуждение со стороны Джардина, чем со стороны большинства его коллег, посчитавших себя опозоренными и преданными. Более того, Дэвид Джардин проявил к шефу редкое сочувствие, присущее только человеку, хорошо понимающему, что за каждым водятся грешки в моральном плане.