Фиговый листочек для меня
Шрифт:
– Как я понял, они с Митчем были приятелями?
– Пара негодников. Да, как я считаю, Сид верховодил. У него была хорошая голова, только досталась она дурному человеку.
Белли вытянул изо рта трубку, посмотрел на нее и горестно вздохнул: – Ни я, ни Китти не могли понять, где мы допустили ошибку. Мы окружили его теплом и заботой, но в то же время не слишком его баловали. Его скверные наклонности начали проявляться рано. Уже в четыре года он тащил из моего стола. Если бы он попросил меня, он получил бы решительно все, но ему было интереснее воровать. Позже он стал таскать у меня из кассы, я поймал его
– Бессердечный малый, – сказал я с возмущением. – Попав во Вьетнам, он вам не писал?
– Один раз прислал Китти открытку, в которой сообщал о своем приезде. После этого ничего.
– У вас нет случайно его фотографии, мистер Боткине? – спросил я как бы между прочим.
– Фотографии? Как же, есть. Припоминаю, что он прислал Китти свой портрет в военной форме до того, как они сели на корабль...
Он вопросительно посмотрел на меня:
– Хотите взглянуть?
– Если это не доставит вам больших хлопот.
Я широко улыбнулся ему:
– Понимаете, ловлю рыбу...
Он медленно поднялся на ноги:
– Пойдемте в дом. Я покажу вам.
Мы вошли в аккуратную гостиную. Он подошел к письменному столу и начал рыться в ящике, а я подошел к заднему окну и посмотрел на маленький садик с тыльной стороны дома. Там имелась превосходная лужайка и другие розовые кусты. Темнокрасные крупные цветы покачивались на длинных стеблях. Я подумал, что лишь в редких цветочных магазинах можно увидеть такую красоту.
Я осмотрелся. На письменном столе виднелась портативная пишущая машинка.
– Вы печатаете, мистер Боткине?
– У меня отвратительный почерк. Я поддерживаю связь с некоторыми старыми друзьями и не хочу портить их зрение.
Он выпрямился и протянул мне конверт:
– Вот фотография Сида.
Я вытащил оттуда хороший портрет работы фотографа-профессионала, на котором был изображен молодой человек в армейском тропическом шлеме.
Так вот как выглядел Сид Боткине!
Узкие плечи, коротко подстриженные черные волосы, близко поставленные глаза, рот с необычайно тонкими злыми губами, короткий курносый нос и белый шрам, идущий от правой брови до подбородка. Оденьте его в грязное белье, потертые джинсы и рубашку, и вы увидите типичного порочного головореза.
– Я никогда не смотрю на нее, – сказал Белли, отходя в сторону. – На этом снимке ясно видно все его скверное нутро.
– Шрам?
– Этот-то? Он заработал его в пятнадцатилетнем возрасте.
Поножовщина, по всей вероятности. Мы с Китти не стали расспрашивать. Он явился домой весь в крови, мать его перевязывала и лечила. Мы были в таком ужасе... Даже не то, нас это настолько потрясло, что мы не пожелали знать подробности...
Он тяжело вздохнул:
– Мы к тому времени уже научились молчать. Уговоры, просьбы, нотации, все это было пустой тратой времени.
Я спрятал фотографию снова в конверт и положил его на стол.
– Вы
Он замер, потом посмотрел на меня.
– Что вы говорите?
– Я спросил, видели ли вы Джонни Джексона уже после смерти деда?
Он отвел в сторону глаза.
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Кто-то положил красные розы из вашего сада на могилу старого Фрэда. Кто-то напечатал записку: "Покойся в мире, дедушка. Джонни". Эта записка могла быть напечатана на вашей машинке. Позвонил ли Джонни сюда и попросил вас это сделать, или же он сделал это сам?
Он выбил свою трубку, закурил ее, выгадывая время. Затем, все еще не глядя на меня, слегка улыбнулся:
– Догадка правильная, мистер Уоллес. Вы умный человек. Это сделал я. Я подумал, что Джонни, где бы он ни находился, одобрит это. Это была моя идея. Мы со стариком Фрэдом были хорошими друзьями. Мне было неприятно думать, что его опустили в землю без цветов. И поэтому я срезал розы и напечатал записку... Джонни бы это сделал, если бы он был здесь.
И вновь вымученная тень улыбки:
– Надеюсь, старина Фрэд оценил то, что я сделал от имени Джонни.
Я посмотрел на него. Он был слишком честным человеком. Конечно, он очень старался, но я не сомневался, что он лжет.
– Хорошая мысль, – сказал я. – Итак, вы не виделись и не разговаривали с Джонни с тех пор, как он исчез?
Он снова помедлил, потом пару раз затянулся трубкой и пробормотал, не глядя на меня:
– Нет.
После этого я уже не сомневался, что он говорит неправду.
– Ну что же, благодарю, мистер Боткине, возможно мне придется побеспокоить вас еще раз.
Повернувшись, я пошел к выходу. Мне его было даже немного жалко, такой у него был несчастный, пристыженный вид.
Когда я добрался до шоссе на Сирль, я выключил мотор, остановил машину на обочине, закурил и мысленно обдумал, о чем я должен буду доложить полковнику Пармеллу по его возвращении из Вашингтона. Время бежало, мне оставалось всего три дня для работы. Я не сомневался, что как только Пармелл прочитает мое донесение, он сразу же закроет это дело. Во-первых, на него не было денег. Во-вторых, мой рапорт обнаружит тот фиговый листок, в который превратилась смерть Митча. Пармеллу не захочется, чтобы национальный герой был изобличен как преступный распространитель наркотиков. Ну и потом, в конце-то концов, кому какое дело до того, что случилось с Джонни Джексоном?
Впрочем, меня это очень интересовало!
В этом деле было столько неясностей, которые следовало бы уточнить. Я вынужден был сознаться, что и сейчас ни капельки не приблизился к решению возложенной на меня задачи.
Мне припомнились слова отца: "Когда ты зайдешь в тупик, сын, возвращайся в исходную точку, и, возможно, если ты хорошенько подумаешь, тебе удастся найти важный ход, который ты раньше проглядел".
Я определенно зашел в тупик, поэтому вернулся назад.
Фредерик Джексон, фермер-лягушатник, поручил полковнику Пармеллу разыскать его внука, Джонни. Он уплатил рэтейнер в сотню долларов, напомнив полковнику, что его сын Митч, отец Джонни, был награжден "Медалью Почета". Таким образом, полковник не мог отказаться от этого задания и поручил мне заняться расследованием.