Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
Обмякшего Головина спустили на этаж ниже, завели в камеру, надели на ногу хомуты и сковали их свинцовыми заклёпками. Когда стражники вышли, Головин по волчьи завыл.
Когда Фёдор остался один, он похлопал в ладоши. Вошли Данька, Кузька, Тишка, и Максимка.
— Голодные сидите? — спросил Фёдор, думая совсем о другом.
— Да, какие же голодные, командир? В бане же поели! — отозвался Тишка.
— А, ну да!
Фёдор для ускорения мыслительного процесса почесал голову и мысли сконцентрировались.
— Так! Все втроём допросите Головина по форме «три». Писать буду я.
— Про что спрашивать?
— Слушали, о чём говорили?
— Слушали, но не всё поняли.
«Соколы» переглянулись.
— Хорошо. Данька, садись и пиши вопросы.
Данька сел за письменный стол, взял перо и пододвинув ближе чернильницу стал писать под диктовку Фёдора.
Допрос закончили за полночь. Фёдор устал менять руки. Тонкое гусиное перо требовало особого хвата и его пальцы, хоть и привыкшие к нему с детства, всё же так долго ещё не писали. Даже учебные пособия по арифметике и бухгалтерскому учёту не были столь объёмными, как его первый в обеих жизнях допрос. Он писал и сокрушался: «Вот же ж, млять! Как так получается, что пришлось допрашивать своего деда? Теперь ещё отца, до плахи довести, дядьёв и тогда только монашеством грехи вымолить. Вот, млять!».
А плаха по Головину плакала. (Какой «изящный» каламбур, однако).
Михаил Петрович сначала выдал все явки и пароли для связи с английскими резидентами. Их, знакомых Головину, оказалось пять. Некоторые резиденты уже отъехали на «ридну британщину». Некоторые, как Ченслер, отъехали и вернулись. Некоторые, такие, как оба «крайних» английских лекарей, до «британщины» не добрались, погибнув от ножей «неизвестных грабителей», коими выступили Данька и Кузька. Фёдор не мог позволить наглым тварям, убившим царицу Анастасию, продолжать портить воздух. А ребятам требовалась специальная практика.
Потом Головина расспросили об оппозиции: Адашеве, Сильвестре, Горбатове-Шуйском, собственно о князе Старицком, о его мамаше — княжне Старицкой, и всех других, расставленных ими в приказах, людях. Его не били, но «форма три» так давила психологически, что Головин обмочился.
— «Горбатый-Шуйский рулит», — подумал, торопясь записывать, не упустив ничего, Фёдор.
— А где Горбатый сейчас? — спросил Попаданец.
— Так, это… Вроде, как хвороба у него в кишках. В Москве пока, но отослан государем в Ругодив.
— И что делает?
— Так, это… В хоромах своих сидит, носа не кажет.
Фёдор понимал, что без «шума и пыли» боярина с собственного двора не возьмёшь. Тем паче боярина, ежедневно ожидающего, что за ним придут от царя. Князья часто противились царской воле и не выходили из своей крепости, а то и давали отпор, ожидая заступничества митрополита. И часто бывало, что даже активное сопротивление сходило им с рук, так как государь вынуждено целовал митрополичий крест, обещая, что возмездие бунтовщиков не коснётся.
— «Торопиться не надо», — самому себе мысленно сказал Попаданец. — 'И мы здесь должны быть совершенно ни при чём.
Он долго и много размышлял, как ему вести себя с Головиным, но сам царь предложил сохранить английскую шпионскую сеть.
— Ты думаешь, я не знаю, что все немцы и фрязи пишут про нас своим правителям? Сколько раз ловлены были. Оттого и не выпускаю обратно строителей, пушкарей и лекарей. Присылают-то намеренно подглядеть, да раздор посеять. Так ежели бы дельных присылали… А то, привёз Джером с собой мастеров, а потом пишет Елизавете и хвалится, что его зрадный1 мастер нам худые пушки льёт.
Царь вздохнул.
— Знаю всё, но не приходится выбирать нам, Федюня, тех, от кого хоть какой-то прок поиметь можно. А этих хоть знаем, а через них и про шкоды2 наших князей узнаем.
Вот и послал Фёдор слугу сообщить у усадьбу Головиных, что Михаил Петрович переночует у внука, прежде чем отправить своего деда в подвал. Может быть и можно было обойтись без жёстких мер в отношении хоть и не ближнего, но всё же родственника, но Попаданцу надо было проверить, разработанную им схему допроса и потренировать «сотрудников».
Сидя в компании Даньки, Кузьки, Тишки и Максимки за полуночным столом и устало доедая остатки остывшего ужина, Попаданец в который уже раз пенял себе, что в выборе собственного жизненного пути не пошёл по пути наименьшего сопротивления, развивая и используя предыдущие навыки: медицину и хирургию. Хотя, думал он, началось всё вроде как правильно, но занесло его почему-то в контрразведку, в которой он совершенно ничего не смыслит. На вопрос «почему», он смог дать себе простой ответ: «Так получилось».
Если бы не та записка, привязавшая Фёдора к Головину и Ченслеру, жил бы Попаданец сейчас тихо и спокойно, занимаясь аптекарским двором. А так, в ожидании встречи с Головиным и англичанами, пришлось даже «потешную» службу тайного сыска учреждать. Ну, ничего, лиха беда — начало. Первый протокол допроса завтра «ляжет на стол» перед государем, а в нём очень даже серьёзные имена и фамилии прописаны. А Горбатый пусть в Ругодив едет и защищает рубежи Родины. А следствие пока продолжится. Как говорится у оперативников: «целься в голубя — попадёшь в уточку, целься в уточку — попадёшь в гусика…». Главное — целиться.
Фёдор вздохнул, оглядывая пацанят. Из четверых — Тишка, в предложенной Фёдором игре «в шпионов», проявлял и выдумку, и интерес. Кузька — неплохо вёл допрос, строго придерживаясь выбранной линии. Максимка вёл себя пассивно, без огонька, но исполнительно. Данька был внимателен, молчалив, вёл себя выдержанно, по необходимости, решительно, но в деле сыска не инициативно. В общем, проявлял себя, как хороший помощник-военспец, более тяготеющий к рубке.
У Трубецкого-хирурга было много знакомых, когда-то бывших его пациентами. Имелись среди них и сотрудники спецслужб. Некоторые потом стали хорошими приятелями. Двое, можно сказать, друзьями. Так что артистически «сыграть» начальника «тайной полиции» Попаданец бы смог (и успешно играл), но долго в таком состоянии вряд ли бы продержался.