Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
Тут Ричард обратил внимание на молодого русского княжича, стоявшего рядом с его повозкой и пристально глядевшего на Ченслера. Вообще-то возле каждой посольской повозки стоял стрелец, а возле этой ещё и княжич. «Странно», — подумал Ченслер и его сердце на мгновение замерло. Он помог Дженкинсону забраться в повозку и укрыться собольей шубой и осторожно подошёл к своему возку.
— Господин Ченслер, — спросил его княжич.
Ричард кивнул.
— Усаживайтесь, я помогу вам укрыться, сэр.
Ченслер удивился такому обращению.
— Спасибо, князь!
Ченслер решил польстить молодому человеку, явно напрашивающемуся на контакт.
Он забрался в санки и даже не увидел, а, скорее, почувствовал, как вместе с шубой ему на колени что-то упало. Поправив меховую накидку и заглянув под неё, Ричард разглядел кожаный жетон, с одной стороны окрашенный чёрной краской.
Старший конвоя отдал команду, трубач коротко дунул в трубу и посольский поезд выехал с царского двора. Ченслер натянул шубу на макушку. Нырнув под накидку, Ричард взял «чёрную метку» и, развернув к себе неокрашенной стороной, прочитал: «кабак».
Он хмыкнул. Чёрная метка — была знаком опасности, выданная им, Ченслером, своему резиденту Головину, на всякий «пожарный случай». Надпись на ней цифрами означала бы условленное место встречи. Тут же было написано: «кабак». И метку передал не Головин, который, кстати, должен был присутствовать на приёме посла, но отсутствовавший по неизвестным причинам, а неизвестный Ченслеру княжич. Впрочем, метка в случае опасности, могла бы лежать и в тайнике, а не передаваться незнакомым лицом. Головину же было достаточно надеть на указательный палец левой руки заветный перстень, чтобы передать сигнал тревоги. Но Головина на царском приёме не было. И это сильно напрягало.
Уже в Английском дворе Ченслер, подойдя к Дженкинсону, сказал:
— А не пойти ли нам с вами, Эндрю, в кабак и напиться?
— Что? — опешил посол. — Какой, к дьяволу, кабак? Нашли, тоже, время, Ричард!
— А мне кажется, что сейчас именно то время, чтобы хорошенько напиться. Говорят, в кабаке, подают вино, похожее на наш виски. Мы с вами, Эндрю, сейчас поедем напьёмся, а здесь пусть готовятся к отъезду.
Дженкинсон посмотрел на Ченслера с недоумением.
— Вы серьёзно, Ричард?
— Совершенно. К тому же сейчас в кабаке почти нет стрельцов. Они приходят только после вечерней службы. Поэтому мы сможем найти место, где можно поставить свои сани. Говорят, вечером там не протолкнуться.
— Мне, честно говоря, Ричард, совсем не до дегустации местного вина, — насупился посол. — Да и ноту могут принести в любую минуту.
— Ноту принесут в последнюю минуту, Энтони. Это у них, у московитов, в порядке вещей — всё делать в последнюю минуту. Поехали, Энтони, мне надо.
— Вам надо — вы и едьте! Мне-то что за прок?!
— Вы хотите, чтобы ищейки Басманова поняли, что у меня встреча с информатором?
— А у вас встреча с информатором? — удивился Энтони.
— Ещё с каким! — с преувеличенным значением в голосе сказал Ченслер, не знавший, куда приведёт его поездка в кабак.
— Ну, поехали, — сказал, тяжело вздохнув Эндрю Дженкинсон бывший посол английской Королевы в России.
Он понимал, что потерпел фиаско, и его дипломатическая карьера, скорее всего, на этой миссии закончилась. Но больше всего угнетало и страшило то, что в Московию он привёз более десяти тысяч золотых фунтов и почти столько же серебряных. И вывезти их теперь не представлялось возможным. Вывоз серебра и золота из России, свыше определённой суммы, был запрещен, даже если купец её декларировал на въезде. Мало того, русский царь, на время прервавший взаимоотношение с Англией, наверняка наложит арест и на серебро, завезённое в Московию, для печати английских монет. Ну, как завезённое… Купленное у Строгановых, давно добывающих и льющее серебро незаконно.
Кабак и Дженкинсона, и Ченслера удивил чистотой и освещением. Даже модные сейчас в Британии «кафетерии» отличались от кабака в худшую сторону. Но больше всего англичан поразила настенная вывеска, гласившая по-английски и по-немецки: «На пол не харкать, не сморкаться и не блевать. Туалет на улице. Штраф — сто фунтов».
Совершенно пустое помещение, размером около ста квадратных футов с высоким потолком, подпёртым шестью столбами и большой кованной печью, стоявшей посередине и огороженной железной решёткой, поражало своей храмовой монументальностью. Узкие, но частые застеклённые окна, больше похожие на бойницы, давали достаточно света. На стенных полках стояли масляные лампы, накрытые стеклянными колпаками и огороженные кованными решётками из тонкого витого прута. Лампы по причине солнечного дня были погашены. Такие стеклянные лампы сегодня оба англичанина видели в царских палатах, но никак не ожидали увидеть в русском кабаке.
— Что желают господа немцы? — спросил, подошедший к севшим за ближний к печи стол англичанам, молодой человек. На человеке была надета красная рубаха плотного английского сукна, синие шерстяные штаны полусапожки с твёрдой подошвой и каблуками, лёгкая синяя суконная шапка.
— Кроме вина что есть?
— Есть запечённый на углях молодой барашек. Его мариновали со вчерашнего до сегодняшнего утра, а потом пол дня жарили.
— Баран? Хорошо! Что ещё?
— Каши пяти видов: овёс, пшеница, просо простое и сарацинское, греча.
— Только не греча, — замахал руками Дженкинсон. — Вообще не понимаю, как они её едят?
— Сарацинское просо, как раз подойдёт для жирного барана, — сказал Ченслер. — Они его сухим варят.
— Согласен.
— Ну и капусты, огурцов квашенных. Хлеба. Всё! Ступай!
— А водки? — поднял бровь «человек». — Какую предпочитаете в это время суток?
— Ячменную в дубовых бочках настоянную. Есть такая?
— Конечно есть. У нас более десяти видов водки. Есть и солодовая.
— Неси водку сразу и можно без закуски.
— Ну, как можно без закуски? Капуста, редька, огурчики солёные, хлебушек. Всё мигом нарисуем.
«Человек» убежал.
— Странный какой-то кабак, — сказал Дженкинсон. — Вы заметили, Ричард, что тут вкусно пахнет? Не ссанками и блевотиной, а едой и… И кофе! Тут пахнет, мать твою, кофе!
— Интересно бы заглянуть в зал, где потчуют стрельцов и другое быдло, — тихо проговорил Ченслер. — Тут хорошо пахнет, потому что это место для немцев и кабак ещё совсем новый. Тут-то и не был ещё никто.