Филарет – Патриарх Московский 2
Шрифт:
Существовали и более дорогие плащи, называемые «мятель», за порчу которого при драке на виновника налагался солидный денежный штраф, так как «мятли» делались из крепкого дорогого импортного сукна, порвать которое требовалась изрядная сила. В тяжёлых «мятлях», покрытых золотыми бляшками, дорогим шитьём и каменьями, князья и дворяне выезжали на войну, бросая врагам, желающим обогатиться, дополнительный вызов.
Двусторонние плащи и шапки, по мере выворачивания, превращали «агента» то в дворянина, то в обывателя.
К концу второго месяца открытия «службы» таких специалистов перевоплощения у «конторы» пока было только трое, но «инвалиды», держащиеся в основном при стрелецких отрядах, заслышав про открытый государев приют, всё приходили и приходили. И кандидатов становилось всё больше и больше. Фёдор не торопился, давая Даньке, Кузьке, Тишке и Максимке научиться разбираться в людях, проводить оперативные проверки, допросы.
Не далеко от «северной» дороги, за пределами «земляного города», опять же по указу царя, возвели дом для «призренных2 людей». Официально дом выполнял функцию временного пристанища безденежных путников, где они могли получить разовый прокорм и переночевать, не официально, это была перевалочная база для агентов, «залегендированных» под нищих и убогих. В нём можно было поменять внешность и статус с бомжа на простого нищего, или странника. Зайдя к «инвалидам», агент мог «повысить статус» до своего обычного.
Такая сложная, на первый взгляд, многоуровневая система «точек подскока» уже оправдывала себя, и Фёдор планировал её развивать, прикупая по Москве избы, ремесленные мастерские и лавки, для использования их в оперативных и служебных целях. С точки зрения секретности и безопасности это была единственно правильная структура, целесообразность которой понял даже царь Иван Васильевич.
Когда три месяца назад в Александровской Слободе Фёдор представил структуру на согласование «самодержцу» тот листал «ордер» минут пятнадцать, потом долго и внимательно смотрел на «Федюню» и, покачивая головой, подписал молча. Уже в Москве, отойдя от безудержного пьянства, царь начал задавать вопросы по существу представленных ему на подпись указов, и выслушав объяснения, лишь покачивал удивлённо головой. Удивляться было чему. Структура содержала сама себя за счет выручки освобождённых от податей лавок и мастерских. И не только содержала саму себя с учётом расширения и развития, но и давала прибыль, ведь в этой структуре уже работал кабак.
До сего времени кабаки находились под запретом, ибо царь Василий и царица Елена считали пьянство злом. Когда после их смерти при малолетнем Иване правили бояре, они его именем кабаки и пьянку разрешили. Однако Иван Васильевич, под нажимом церковников и в частности Сильвестра, кабаки закрыл, хотя в казну они давали приличный доход. Фёдор, что «борьба с пьянством» — зло, уговорил царя снова открыть кабак, объясняя тем, что доходы от пития минуют казну.
Царский кабак начали строить полтора месяца назад на Болотном острове и уже пять дней, как он функционировал. Фёдор ежедневно посещал заведение перед закрытием, снимая выручку, и находящиеся там стрельцы ежедневно приветствовали его здравницами, ибо знали, что именно он, боярин Фёдор Захарьин, «наливает» им чарку водки бесплатно, а казённое ведро отпускает за пол цены — всего за четыре копейки.
Одновременно со снятием выручки Фёдор встречался с Данькой, Кузькой, Тишкой и Максимкой и в свободной форме заслушивал доклады о проделанной работе, в основном сводившейся к наработкам навыков скрытого наблюдения друг за другом и ухода от наблюдения, а также тренировке троих штатных сотрудников. Серьёзно заниматься контрразведывательной работой Фёдор пока не разрешал. Данька сегодня помогал Фёдору уничтожать улики и поэтому Попаданец, когда дошла очередь говорить Даньке, сказал:
— Чем ты сегодня занимался я знаю.
Вот и сейчас из Царской резиденции Фёдор сразу отправился на Болотный остров. Там, в так называемом «отдельном кабинете», представлявшем собой отдельно стоящее деревянное здание банного комплекса, повстречался со своими подручными, с которыми хорошо поужинали и выпили правильно сваренного, а от того вкусного и сытного, пива. Париться не стали. В этом кабаке, кстати, желающих не только выпить, но и закусить — кормили, хотя ценник на еду «зашкаливал», но разрешалось приносить свою.
— Как вообще настроение? — спросил Фёдор. — Не заскучали? Не тянет ещё домой в игры детские играть?
— Нет, Фёдор Никитич, — за всех ответил Тишка. — Не до игр теперича. Ты всё ладно объяснил про врагов государевых, и служба тебе нам не в тягость. Да и доход в семью… Тятьки и дядьки к нам со всем уважением теперь, не так, как раньше. Без порки ведь не всякий день проходил. А потому… Даже и не сомневайся, всё сделаем, что и как скажешь.
— Сами начинайте думать. С план-схемами разобрались?
— Разобрались, Фёдор Никитич, — продолжил за всех отвечать Тишка.
— Ну, показывайте. Что сегодня чертили?
— Указанную тобой часть Земляного города.
— Давайте.
Тишка протянул строганную липовую дощечку. Фёдор всмотрелся в условные значки и линии, потом достал свинцовую палочку и внёс в схему корректировку.
— Хорошо. Почти правильно. Завтра возьмёте участок с этой точки и на четыреста шагов на юго-восток и нарисуете и схему и план местности. И завтра попаримся по-настоящему, а сейчас расходимся.
Все довольно кивнули. Баню они здесь отгрохали двухэтажную с топкой по-белому, освещаемую масляными лампами со стеклянными «фонарями», не дающими копоти. В эту баню никого кроме них стражники не впускали. Да и не думал никто, что в таких хоромах может быть только баня. И сей допуск возвышал Даньку, Кузьку, Тишку и Максимку неимоверно.
— «Не возгордились бы», — в какой уж раз подумал Попаданец.
1 — Две сажени — около трёх метров.
2 — Призренный — от слова «призреть», т.е. приютить.
Глава 9
На вечерней службе Михаил Петрович Головин Фёдора не увидел и отправился к Захарьиным в мрачном настроении, полагая, что Федька снова остался у царя. Однако во дворе усадьбы слуги сказали, что Фёдор Никитич «приехали и отдыхают у себя в избе».
— «Надо же», — подумал Головин. — «Фёдор Никитич… А ещё по весне взашей гоняли по двору хворостиной. Вот ведь, как жизнь складывается. На „коне“ теперь внук. Надо было тогда зарезать… Эх… Как тихо жил. В почёте… Эх…»
Головин прошёл к двухэтажной «избе», поднялся по ступенькам и стукнул палкой в дверь. Открыл незнакомый стрелец и молча уставился на просителя.
— Головин я! Казначей! К воеводе по государеву делу.
Стрелец повернул голову во внутрь помещения и повторил сказанное Головиным буквально и с теми же интонациями.