Филе пятнистого оленя
Шрифт:
— Спасибо…
— Это вам спасибо. Приятно помочь красивой девушке — тем более что они слишком редко встречаются. Вам далеко?
— До кинотеатра.
— Значит, нам по дороге.
Он смотрел на меня и улыбался. А я думала, что выгляжу сегодня не очень-то, из школы возвращаюсь, скромная, тихая и усталая. И чего ему понравилось?
— Вы здесь живете недалеко?
— Да. А вы?
Он не ответил, мы уже подъехали, и у выхода затолпился народ. Он вышел первым, и его голова затерялась где-то в куче других голов, похожих на обросшие волосами бильярдные шары, хаотично раскатывающиеся по черно-серому сукну асфальта. Но когда я спускалась
Мы встали под козырек остановки, и он разглядывал меня с интересом. Я немного неловко себя чувствовала, потому что без всякого макияжа была, в школьной синей форме, с волосами, собранными в ученический хвостик. Но он, казалось, не замечал этого и даже повторил:
— Вы красивая девушка.
А я стояла и не знала, что мне делать дальше. Я надеялась, что он торопится куда-нибудь и сейчас уйдет, выслушав еще раз мою благодарность, а он все не уходил. Достал из портфеля пачку сигарет, «Данхилл», кажется, и мне предложил, а когда я отказалась, закурил сам, отвернувшись и закрывшись рукой. Дождь хлестал по асфальту, потоки черной воды текли по тротуару, а я подумала, что его фигура сейчас похожа на картинку, которую я в какой-то старой книге видела. Там был изображен одинокий путник в длинном плаще, который треплет ветер, так же у него воротник был поднят и руки прикрывали лицо, и он, ссутулившись, шел вперед наперекор стихии. Но почему-то было такое впечатление, что он сильно утомлен, измучен дорогой и вот-вот споткнется и упадет, проиграв в этой бессмысленной борьбе.
И тут этот распрямился, и ничего от несчастного путника в его облике не осталось, скорее наоборот. Теперь это был солидный молодой человек, в хорошем плаще, с темными короткими волосами и карими глазами, мне даже показалось, что в нем есть что-то итальяно-испанское, в этих насмешливых глазах, в аккуратных негустых усах, в смуглой коже. Я еще подумала, что он работает в каком-нибудь хорошем месте и получает там нормальные деньги, но совсем недавно работает, потому что пока на автобусе ездит. А вот через пару лет его не узнаешь.
— А ведь мы с вами до сих пор не познакомились. — Он улыбнулся. Улыбка у него приятная была, идеальная, как с рекламы зубной пасты.
— Меня зовут Анна.
— Очень приятно. А меня Женя. Давайте вот что — я сейчас должен идти, работа, к сожалению… Если бы вы оставили мне свой телефон, я позвонил бы сегодня же вечером. Мне бы хотелось встретиться с вами еще…
Он такой обходительный был, и фразы у него были такие отточенные, словно он целыми днями только и занимался тем, что катался в автобусах, платил штрафы за девушек, и потом заводил с ними знакомства, и стал в этом деле мастером. Но мне он понравился, и, наверное, я была бы и вправду не прочь встретиться с ним еще раз, потому что, когда он извлек записную книжку и ручку, быстро продиктовала ему свой номер. А потом хитро посмотрела на него, словно только что открыла ему секретный шифр к сейфу, в котором лежит что-то очень приятное — приличная сумма, драгоценности или…
Или я с красивым упругим телом, молодая, но знающая толк в кое-каких вещах…
Дождь перестал. Сизый туман плотно лег над серой, промокшей насквозь улицей. Словно кто-то сверху заботливо укрыл страшно простуженный город шерстяным пушистым пледом и подоткнул как следует. Между домов он был особенно плотным и белым. Я достала из сумочки тонкую коричневую сигарку и чиркнула зажигалкой, и дымное облако, сорвавшись
Что же было дальше? Сейчас плохо уже помню. Видимо, он позвонил, как обещал, то есть точно позвонил, потому что хотя факт звонка и содержание беседы канули в вечность, зато осталось в памяти, как на следующий день я тщательно собиралась, накладывала макияж бог знает сколько времени, разглядывала потом себя перед зеркалом.
Светлые волосы до плеч, ярко-красные губы, подведенные черным глаза. Устаревший немного образ, нечто вроде Мэрилин Монро, этакая сексуальная простушка с ватой вместо мозгов. Я могла быть разной, и макияж менялся в зависимости от выбранного амплуа, но тогда именно этот имидж был моим излюбленным. Потому что я знала много мужчин, и этот самый тип пользовался у них наибольшей популярностью.
Я не отрывала глаз от большого зеркала в коридоре, стоя перед ним абсолютно обнаженная, и очень нравилась себе. Твердая маленькая грудь, круглая попка, не длинные, но стройные и красивой формы ноги, а внизу живота все гладко выбрито, детская припухлость, непристойно-откровенная и оттого особенно сексуальная.
А потом я стояла на балконе, курила тайком, глядя в серость, простирающуюся до самого горизонта, до растущих на нем кривых зубов дальних многоэтажек. По жести перил стучали капли, шел непрекращающийся октябрьский дождь, консервирующий всю летнюю красоту, закатывающий в огромную банку из прозрачного стекла весь мир, готовясь убрать его на зиму в темный холодный погреб. А в банке этой — покоричневевшие увядшие листья на самом дне, небо, словно алюминиевая крышка, сверху, а между ними — люди, дома, машины и черная, по-осеннему скорбная земля.
А потом, ближе к вечеру уже, я пришла на эту самую остановку. И размышляла, глядя на пробегавших мимо, спешащих с работы людей, а капли все ползли и ползли по стеклу, совсем как сейчас. И все вокруг было нечетким и влажным, словно я плакала — хотя никакой грусти во мне не было и быть не могло. Я вспоминала старый фильм с Мэрилин Монро в главной роли, «Автобусная остановка», и там был запомнившийся мне кадр — она стояла на остановке, с тяжелыми чемоданами в руках, в таком же светлом плаще, одинокая, никем не замечаемая.
Я, когда смотрела кино, истолковала этот момент по-своему и, может, поэтому и вспоминала эти чемоданы. Потому что для меня они были чем-то большим — какими-то символами прошлого, которое каждый волочит по жизни, и тяжесть его зависит не от количества прожитых лет, а от эмоций, событии и мыслей, осевших глубоко в душе, образно говоря, в этих чемоданах. И еще я думала, что мне нравится Монро, мне казалось, что я на нее похожа, и мне было приятно от мысли, что я не держу такую тяжесть, и я не пригибаюсь к земле, как она. И с собой у меня только легкая черная сумочка, в которой нет даже билета на автобус…
— Девушка, вы не меня ждете?
Качаю головой, и смущенный безусый мужчина, пожимая плечами, отходит. Нет, я никого не жду. Я все так же, как и тогда, держу в руках маленькую черную сумочку. С той разницей, что теперь она от Ферре и стоит кучу денег, и хоть стою я на остановке, ехать никуда не собираюсь. Моя машина припаркована чуть поодаль и отдыхает, терпеливо ожидая хозяйку, зная ее слабости и не обращая на них внимания. Тем более что легкая ностальгия свойственна всем. Это всего лишь тонкая платиновая оправа для тяжелого булыжника жизненного опыта, который висит на шее у каждого.