Филе пятнистого оленя
Шрифт:
Я повертела в руках маленький плоский конвертик, глянцевый, яркий, и посмотрела на нее, не совсем понимая, что это означает. Но пребывая в полной уверенности, что она по незнанию его принесла, может, думала, что там жвачка, или шоколадные украшения для торта, или еще что-то. Только не то, что там было на самом деле.
— Это мне?
— Вам. — Она улыбнулась смущенно и тут же залилась краской.
Это шутка такая была, видимо, — подарить мне, как сексуально озабоченной, пачку презервативов. Три розовых презерватива в блестящей упаковке, с ароматом
— Тут вот еще пирожки, полчаса как из духовки, я прямо в кастрюльке принесла, полотенцем замотала, чтобы не простыли. А вот книжка еще. «Тайны супружеской спальни» — вам должно понравиться… Я руки помою, ладно?
Я смотрела на него, а он на то, что я зажимаю в руках, — уже не в силах сдерживать смех, просачивающийся сквозь изумление.
— Марина, ты завела себе нового любовника? И закупила партию презервативов?
Ее голова показалась из ванной и хихикнула трусовато, ничего не ответив.
— Вином угостите? У вас такое хорошее всегда.
…После того визита я не сомневалась, что она пропадет. Нет, сама я позвонила ей в тот же вечер и извинилась еще раз за свое непристойное поведение. Совершенно искренне извинилась — мне стыдно было за свою глупость. Так, словно я пыталась подбить убежденного трезвенника выпить ликера. И подсовывала ему то конфеты, им пропитанные, то рюмочку, то восхищалась красотой бутылки. Словно не понимая, что пить он все равно не будет — потому что желание не появится, несмотря на все мои уговоры.
А она то ли уже валерьянки приняла, то ли просто, вернувшись в безопасные стены, успокоилась, стала на удивление веселая.
Она даже, кажется, была рада меня слышать и на прощание с придыханием прошептала в трубку: «Мне все так понравилось, спасибо… Может быть, как-нибудь повторим? Теперь моя очередь вас приглашать…» Но я сердита была и на нее, и на себя. А потому, хоть разговаривала с ней ласково, как только положила трубку, махнула рукой. Я для себя уже все поняла, и глупо было реагировать на это ее смелое предложение — смелое, потому что сейчас она была далеко.
Я еще продолжала ей звонить какое-то время — просто по привычке, а может, из принципа, но все же не так часто, как прежде. Звонила и упрямо каждый раз спрашивала шутливым тоном: «Ну, что надумала? Когда будем делать это втроем?» — чтобы опять услышать спокойный ответ, что она по-прежнему размышляет и, когда будет готова, тотчас же сообщит о принятом решении.
У меня появилась новая подружка — как раз из того самого клуба, в который я приглашала Марину. Она была хорошенькая, веселая, и ей нравилось заниматься сексом, не обговаривая все предварительно по десять раз. Вадим после первого раза заскучал. «Наверное, я слишком старый… Мне это уже не так интересно. Ты молодая, ты и развлекайся», — вот как он сказал. И теперь по вечерам я слышала спокойный и размеренный стук клавиатуры за стеной, и смотрела на стриженную коротко темную голову между своих ног, и чувствовала прикосновения горячего старательного языка. И совсем не вспоминала о том, что у меня была мечта.
Она сама о себе напомнила. Позвонив неожиданно, через пару месяцев после нашей встречи. Расспросила, что и как,
Я отвыкла от нее и немного была ошарашена объемом вылившейся на меня новой информации. И даже отключаться начала, сидя за столом, слушая ее монотонные рассуждения. Смотрела на пробивающиеся сквозь шторы умирающие лучи последнего осеннего солнца, на летающие в них миллионы пылинок, на свои ногти — красные, блестящие, сочетающиеся так с моими туфельками. И автоматически говорила ей уже навязнувшие в зубах комплименты, и восторгалась ее голосом, таким эротичным и красивым — в тысячный раз.
И она равнодушно меня благодарила, стараясь отмести похвалы, в которые все равно не верила в силу закомплексованности, а потом спросила между делом, без особого интереса:
— А вы завтра чем заняты? Может, я заеду? Так не виделись давно, соскучилась я по вам… Если, конечно, получится, пока не знаю, как у меня будет со временем… А?
— Приезжай, если хочешь… Буду рада тебя видеть.
Я равнодушно это говорила. Для меня очевидным был тот факт, что я потеряла интерес. У меня не хватило сил ломать ее душевную скорлупу, вытаскивать из-под него ее «я», мягкое и белое, как вареное яйцо, с желтой непорочной серединкой. И уверять себя потом, что это дико вкусно — попробовать это яйцо.
Я вспомнила неожиданно, как моей маме подарили чудесный бархатный костюмчик, когда я только родилась. И как она его бережно хранила и ни за что не надевала на меня — не дай Бог испачкать. И как я выросла постепенно, а он все лежал, ожидая непонятно чего, на верхней полке шкафа, завернутый в розовую хрустящую бумагу.
И когда я, учась в школе, попросила разрешения подарить его одной неожиданно родившей знакомой десятикласснице, мы достали его и развернули бумагу. Господи, каким же он казался теперь убогим! Столько вещей уже продавалось, дорогих, красивых да даже дешевых, но ярких, китайских, что на их фоне эта поблекшая, пожелтевшая тряпка была пережитком древности, утерянной возможностью, никому теперь не нужной. Десятикласснице я подарила огромную финскую соску в форме ромашки.
Тогда я, наверное, для себя поняла, что всему свое время. Мы бы до сих пор встречались урывками с Вадимом, или я бы жила с престарелым сценаристом, или бы прозябала в душной студии, если бы все время думала и взвешивала, как поступить. Но я предпочитала руководствоваться инстинктами, предчувствиями, и они меня никогда не обманывали. Потому теперь я могла сидеть на диоровском кожаном пуфе, в лакированных шлепанцах с пухом, в золотых украшениях, надушенная, накрашенная дорогой косметикой. Потому что всегда вовремя использовала то, что предлагала судьба, твердо зная, что предлагает она только единожды. И не жалела об этом…