Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы
Шрифт:
А вот что пишет Отто Фенихель на ту же тему:
Анально-эротические влечения сталкиваются в детстве с тренингом чистоплотности и способ, которым этот тренинг осуществляется, определяет, возникнут ли анальные фиксации. Тренинг может быть слишком ранним, слишком поздним, слишком строгим и слишком либеральным. Если он осуществляется слишком рано, типично вытеснение анального эротизма с последующим страхом и послушанием, а также глубинной тенденцией к бунтарству; если тренинг запаздывает, следует ожидать бунтарства и упрямства. Строгость причиняет фиксацию из-за фрустрации; либидное поведение со стороны матери влечет фиксацию в силу удовлетворения. Однако такое удовлетворение часто ограничено, поскольку мать возбуждает ребенка, но препятствует разрядке возбуждения. Слабительные средства увеличивают зависимость, клизмы порождают сильнейшее возбуждение и тревогу одновременно [Фенихель, 2004: 398–399].
Куда
Здесь уместно спросить, почему ребенка заставляют опорожнять кишечник регулярно, в то время как опорожнять мочевой пузырь можно когда угодно? Этот риторический вопрос заставляет подумать еще раз (cм. [Руднев, 2000а]) о соотношении двух универсальных психоаналитических неврозов – обсессии и истерии. Если обсессия связана с анальностью, то истерию многие психоаналитики увязывают с мочеиспусканием [Фенихель, 2004; Блюм, 1996]. Контролировать мочеиспускание гораздо сложение. Дети гораздо чаще мочатся в постель, чем страдают «медвежьей болезнью». Таким образом, мочеиспускание, «разрешение свободно струиться» [Блюм, 1996] отдается на откуп истерическому, природному, в противоположность обсессивно-анальному, культурному. В принципе истерию и обсессию можно рассматривать как два универсальных механизма, действующих в культуре: дискретно-запретительный и природно-попустительский.
5. «НАС МЫТЬ, И МЫТЬ, И МЫТЬ…», ИЛИ ОТ АНАНКАСТА К МАНЬЯКУ
Но вернемся к проблематике соотношения педантизма, садизма и магии при обсессивных расстройствах. Начнем с того, что произведем отождествление между педантизмом (сверхаккуратностью) компульсивных и чистотой. Действительно, мезофобия, боязнь загрязнения, с бесконечным мытьем рук, чрезвычайно характерна для компульсивных.
Приведем пример из книги Леонгарда, которую мы цитировали в начале нашего исследования:
У Т. появился навязчивый страх туберкулезных бацилл. <…> Круглые сутки ее преследовали навязчивые состояния. С утра до вечера она занималась стиркой, но все же не могла добиться желаемой чистоты. Дом у нее был полон всевозможных тряпок и тряпочек, каждая из которых имела специальное назначение. К дверным ручкам Т. иначе как через тряпочку не прикасалась (ср. о невозможности прикосновения к «грязному» табу (например, к менструирующей женщине) в книге Фрейда «Тотем и табу» [Фрейд, 1998]. – В. Р.). <…>
Особенно скверно на нее влияла хорошая погода: в солнечные дни она считала необходимым уничтожать бациллы туберкулеза, которые могли находиться на белье, при помощи солнечных лучей. Уже с ночи она начинала собирать все белье, чтобы при появлении первых же лучей солнца развесить его во дворе. Состояние обследуемой особенно ухудшилось, когда ей нужно было выйти на улицу, страх прийти в соприкосновение с бациллами в эти моменты возрастал во много раз. Увидя где-либо пятна крови, Т. на большом расстоянии обходила это место, и тем не менее страх, что бациллы «перешли на нее из крови» (ср. о «заразительности» табу, о том, что прикоснувшийся к табу сам становится табу в упомянутой книге Фрейда. – В. Р.), не удавалось подавить. Ее преследовали воображаемые картины кровавой мокроты больных туберкулезом и все чаще ей мерещились на асфальте и стенах домов видоизменения в окраске, вызванные якобы кровью. В конце концов она стала выходить на улицу лишь в случае крайней необходимости [Леонгард, 2000: 112].
Связь чистоты с аккуратностью и педантизмом и грязи с неаккуратностью и анальностью очевидна. Точность мы отождествляем с чистотой. Мы говорим «эта работа сделана удивительно чисто», имея в виду точность, аккуратность ее исполнения. И наоборот, существует выражение «грязный стиль», под которым имеется в виду неточный, неаккуратный, не соответствующий каким-то нашим стандартам стиль. Сходные примеры приводит В. фон Гебсаттель, он говорит о выражении «стрелять чисто» в значении «стрелять точно»; «неточность переживается ананкастом как загрязнение» [Гебсаттель, 2001: 293, 295]. Ананкаст, говорит В. фон Гебсаттель, «сгибается под тяжестью загрязнения из-за своей застойной, заторможенной жизни» [Там же: 297]. Здесь же автор говорит следующее:
Сам по себе очистительный процесс пачкает, загрязнение распространяется, с одной стороны, в пространстве (на одежду), с другой стороны, во времени, переходя от одного момента к следующему и захватывая весь день [Там же: 293].
Это соответствует положению антропологов о заразительности табу, которое Фрейд приводит в своей книге «Тотем и табу»:
Навязчивым запрещениям свойственна огромная подвижность, они распространяются какими угодно путями с одного объекта на другой и делают этот новый объект, по удачному выражению одной моей больной, «невозможным». Такая невозможность в конце концов охватывает весь мир. Больные навязчивостью ведут себя так, как будто «невозможные» люди и вещи были носителями опасной заразы, способной распространиться посредством контакта на все, находящееся по соседству. При описании запрещений табу мы отмечали способности к заразе и к перенесению. Мы знаем также, что тот, кто нарушил табу прикосновением, сам становится табу и никому не следует приходить с таким человеком в соприкосновение [Фрейд, 1998: 48].
В. фон Гебсаттель также соотносит загрязнение у ананкастов с невозможностью компульсивно расстаться с прошлым, а очищение связывает с ориентацией в будущее. «Жизнь, – говорит он, – самоочищается через преданность силам будущего», и «здоровая жизнь очищается от прошлого» [Гебсаттель, 2001: 294, 296]. Грязь (полная захваченность прошлым) ассоциируется также со смертью, «мертвечиной» [Там же: 297]. Можно сказать, что «грязь» ананкастов – это энтропия, погружение в прошлое, а очищение – это информация, ориентация в будущее. Невозможность для обсессивной личности перешагнуть через прошлое делает его модель времени цикличной. Если в случае истерического невроза мы имеем отказ и фальсификацию прошлого, то в случае обсессивно-компульсивного невроза имеет место символическое повторение прошлого. В случае истерии имеет место отказ от прошлого, в случае навязчивого невроза – решительный отказ от будущего. Как отмечалось уже многими, особенностью обсессивно-компульсивного поведения и восприятия реальности является непреодолимая трудность, связанная со становлением во времени.
«Общим следствием такой склонности, – пишет Фриц Риман, – является стремление все оставить по-прежнему. Изменение привычного состояния напоминает о преходящем, об изменчивости, которую личность с преобладанием навязчивостей (обсессивные) хотели бы по возможности уменьшить. <…>
Когда что-либо изменяется, они расстраиваются, становятся беспокойными, испытывают страх, пытаются отделаться от изменений или ограничить их, а если они происходят – помешать им. Они противостоят тем изменениям, которые с ними происходят, занимаясь при этом сизифовым трудом, так как все мы находимся в потоке событий, «все течет и все изменяется» в непрерывном возникновении и исчезновении, и никто не может остановить этот процесс» [Риман, 1998: 166–167].
Еще более выразительно с экзистенициально-клинической позиции пишет об обсессивно-компульсивном восприятии времени В. фон Гебсаттель:
За этим феноменом (навязчивый запах собственного тела у пациента, о котором говорит автор. – В. Р. ) стоит неспособность Н. направить поток энергии в русло выполнения задач, ориентированных на саморазвитие, и таким образом очистить себя от энергии стагнации. Эта неспособность – реальное нарушение, возможно, связанное с эндогенным депрессивным подавлением. В любом случае очевидно препятствие, блокирование течения жизни. К тому же нарушается темпоральность жизни – развитие блокируется, прошлое остается зафиксированным. Эта фиксация может переживаться как загрязнение, которое у человека выражается в беспокойстве о запахе, исходящем от тела. <…>
Ананакастический пациент не только не может сдвинуться с места, но он полностью захвачен прошлым с помощью символов нечистого, испачканного и мертвого [Гебзаттель, 2001: 294, 297].