Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире

Ясперс Карл Теодор

Философствование относится к способам бытия-Я через тот смысл, в котором оно допускает каждый из способов, не помещая их при этом воедино как тождественные (ohne sie ... in eins als identisch zu fassen). Каждый из способов имеет для него в некотором ограниченном смысле приоритет, который, однако, в философствовании делается условным в силу абсолютного приоритета возможной экзистенции (Jede hat f"ur es in einem begrenzten Sinn einen Vorrang, der jedoch im Philosophieren durch den absoluten Vorrang der m"oglichen Existenz unter Bedingungen gestellt wird).

Оно признает приоритет эмпирического Я, как вынужденного при условиях нужды существования (Daseinsnot), однако относительно и не для себя самого.

Сознание вообще обретает приоритет, поскольку

оно есть условие всякого бытия для меня как субъекта. Смысл этого приоритета, как формального, охватывающего всякую субъективность и объективность приоритета, подлежит прояснению в двух следующих рядах мыслей: Я не только существую, как жизнь, но я знаю, что я существую. Я мыслю: было бы возможно, чтобы я не существовал. Но если я хочу мыслить себя вообще не сущим, то я замечаю, что непроизвольно я наряду с миром оставляю существовать и себя самого, как точечное сознание вообще, для которого существует этот мир. Я мыслю далее: было бы возможно, чтобы вообще ничего не существовало. И это тоже я могу только высказать, но не могу осуществить действительно, ибо я ведь все еще мыслю как «Я», как будто бы я есть, а мира нет. Бытие вопрошающего, как его сознание вообще, всякий раз при этом сохраняется. Кажется, что всякое другое бытие я действительно могу отмыслить. Поэтому бытие мыслящего претендует на специфический приоритет, как сознание вообще, в том ограниченном смысле, что его можно некоторое время мыслить как предельное бытие, без которого нет никакого другого бытия.

Я, как возможная экзистенция, имеет решительный приоритет для философствования в прорыве круга бытия, состоящего из бытия-объектом и бытия-Я. Возможная экзистенция - это движение ко в-себе-бытию, которое в этом круге может быть ограничено лишь негативно. Может быть, эта экзистенция открывает путь, для сознания вообще в мире объектов закрытый (verschlossen). Это философствование - для эмпирического существования ничтожное, для сознания вообще - не допускающая обоснований фантазия (Imagination), - для возможной экзистенции есть путь к себе самому и к подлинному бытию.

2. Экзистенция.

– Экзистенция - это то, что никогда не становится объектом, исток, из которого я мыслю и действую, о котором я говорю в не познающих ничего последовательностях мыслей; экзистенция есть то, что относится к себе самому, а в этом - к своей трансценденции (Existenz ist, was sich zu sich selbst und darin zu seiner Transendenz verh"alt)⁹.

Может ли быть то, что не должно иметь действительности как объект среди объектов? Очевидно, что это не может быть «я есмь», которое улавливалось бы как эмпирическое существование, сознание вообще, как постижимое понятием и открываемое (Begreifbares und Erschliessbares). Вопрос состоит в том, кончается ли постижение бытия во всякой объективности и субъективности, или же я открываюсь себе (mir ... gegenw"artig werde) еще и другим способом. Мы затрагиваем тот пункт, в котором для нас определяется самый смысл философствования.

Быть значит - изначально принимать решение быть (Sein heisst, es urspr"unglich entscheiden). Правда, для своего самонаблюдения я есмь так, как я уже есмь: хотя я индивидуум, я - частный случай всеобщего, подчиненный закону причинности или следующий действительному требованию объективно зафиксированного веления долга. Но там, где я есмь исток себя самого, там еще не все решено по всеобщим законам и в основании. Я не только не знаю, в силу бесконечности условий, каким бы оно могло быть как решенное, но на совершенно ином уровне я еще и сам решаю, что оно есть.

Эта неосуществимая в объективном опредмечивании мысль есть сознание свободы возможной экзистенции. В этом сознании я не могу думать, что ведь в конце концов все идет своим чередом, и что я могу делать то, что мне в данную минуту больше всего нравится, и могу оправдать это затем всегда имеющимися в моем распоряжении всеобщими аргументами. Но, при всей зависимости и определенности моего существования, мне делается ясно, что нечто в конечном счете зависит только от меня. За что я примусь и что оставлю, где сохраню установку простой возможности, а где стану осуществлять, - это не явствует из всеобщих правил, по которым как верным я действую, не явствует и из тех психологических законов, которым я подчинен, но возникает в беспокойстве моего существования силою достоверности самобытия из свободы (entspringt in der Unruhe meines Daseins durch die Gewissheit des Selbstseins aus Freiheit). Там, где я перестаю рассматривать себя в психологических категориях, и все же действую не в наивной бессознательности, но из позитивности моего порыва (Aufschwung) в светлости (Helligkeit) некой достоверности, не дающей мне никакого знания, однако обосновывающей мое собственное бытие, - там я решаю, что я есмь.

Я знаю обращенность (ein Angesprochenwerden), на которую я, как собственно я сам, отвечаю, осуществляя свое бытие. Но то, что я есмь, я осознаю (werde inn'e) не как изолированное существо. Против случайности моего эмпирического существования в его своеволии (Eigenwillen) я переживаю себя (erfahre ich mich) в коммуникации: То, что я сам есмь, никогда не бывает для меня достовернее, чем когда я есмь в полной готовности к другому, так что я становлюсь самим собою потому, что в являющейся здесь борьбе и другой также становится самим собою.

Из возможной экзистенции я схватываю историчное в своем существовании, которое в силу одного только многообразия доступных знанию действительностей становится глубиной экзистирования. То, что внешне есть определенность и граница, то же внутренне есть явление подлинного бытия. Тот, кто любит только человечность, вовсе не любит, - любит тот, кто любит этого определенного человека. Не тот верен, кто рационально последователен и исполняет договоры, но тот, кто принимает на себя как собственное и знает себя обязанным тем, что он сделал и тем, где он любил. Кто хочет правильно устроить мир раз навсегда, - тот вовсе ничего не хочет, - хочет тот, кто в своей историчной ситуации принимается за возможное, как за свое.

Если я укоренен в историчном, то временное существование имеет вес не в себе и не само собою, но в том смысле, что во времени принимается решение для вечности. Тогда время, как будущее, есть возможность, - как прошлое - обязанность верностью, как настоящее же - решение. Тогда оно есть не только процесс (Ablauf), но явление экзистенции, обретающей себя во времени через свои решения. Если же временное имеет эту весомость и его знают таким образом, то его в то же время преодолевают; не ради абстрактной безвременности, но так, что я во времени стою над временем, а не вне времени. Поскольку я есмь сознание жизни, поскольку мной владеют витальные влечения и их конечная воля к счастью, я хочу продолжаться во всяком времени, словно бы избавление от страха существования состояло в слепом продолжении бытия. Эту волю я, как живое сознание, не могу уничтожить, как не могу и отменить страдания преходящего. Они принадлежат к моему существованию, как таковому. Но поскольку я во времени безусловно действую, безусловно люблю, во времени есть вечность. Мой рассудок этого не постигает, это проясняется только в мгновении, а потом - только в сомневающемся воспоминании. Я никогда не имею этого во внешнем владении.

Рассудку, как сознанию, это в качестве отличительной формулы вообще не говорит ничего, но это есть призыв для возможной экзистенции: действительное бытие утрачивает свою действительность во всякой познанной объективности, становясь продолжительностью во всяком времени, природой под законами или обращаясь в ничтожество чего-то лишь преходящего; но экзистенция осуществляет себя, совершая выбор, в исторично-временном, и осуществляется в нем, несмотря на объективное исчезновение, как наполненное время. Вечность не есть ни безвременность, ни продолжительность во всяком времени, но она есть глубина времени, как историчное явление экзистенции.