Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции
Шрифт:
С истоком коммуникативного сознания бытия сопряжена как неизбежная вина объективная узость его явления; но только в ней же возникает также и подлинная ширь.
Просветление экзистенциальной коммуникации
Вопреки склонности к самодостаточности, вопреки довольству собой в знании, присущем сознанию вообще, вопреки своеволию индивидуума, вопреки стихийной тяге замыкающейся в себе самой жизни, вопреки потерянности в наличной традиции как привычной форме жизни - философствование хочет просветлить для себя ту свободу, которая, перед лицом всегда грозящего солипсизма или универсализма существования, изначально овладевает бытием при посредстве коммуникации. Это философствование призывает
1. Одиночество - объединение.
– Если я прихожу к себе самому, то в этой коммуникации заключено и то, и другое: бытие-Я и бытие-с-другим. Если я и как самобытный индивид не есмь независимо я сам, то я совершенно теряюсь в другом; коммуникация уничтожается одновременно со мною самим. Напротив: если я начинаю изолироваться, то коммуникация беднеет и пустеет; в предельном случае абсолютного обрыва коммуникации я перестаю быть сам собой, потому что испаряюсь, становясь пустой точкой.
Одиночество не тождественно социологически отмечаемой изолированностью. Например, тот, кого в первобытном состоянии общества, когда он еще не имеет самобытного самосознания, изгоняют из общины, внутренне продолжает жить в этой общине, или имеет смутное отчаявшееся сознание небытия; он не одинок ни в безопасности общей жизни, ни в искпюченности из нее, потому что он не есть Я для себя самого.
Только в светлости сознания развитой общественности верно будет сказать: быть самим собой - значит быть одиноким, однако же так, что в одиночестве я еще не есмь я сам; ибо одиночество есть сознание готовности возможной экзистенции, которая становится действительной только в коммуникации.
Коммуникация всякий раз имеет место между двоими, которые соединяются, но должны остаться двоими - которые выходят друг к другу из одиночества, и которым, однако же, одиночество знакомо лишь потому, что они находятся в коммуникации. Я не могу стать собой, не вступая в коммуникацию, и не могу вступить в коммуникацию, не будучи одинок. Сколько бы коммуникация ни отменяла одиночества, в ней растет новое одиночество, которое не может исчезнуть, если вместе с ним и я сам не перестану существовать, как условие коммуникации. Я должен желать одиночества, если я сам решаюсь быть из собственного истока и потому вступить в самую глубокую коммуникацию. Правда, я могу отречься от себя самого и без дистанции раствориться в другом; но, как река, если ее не запрудят, бессильно стекает по неглубокому руслу, так же бывает со мною, если я перестаю желать суровости самобытия и постоянного отстранения.
Полярность между восторженным преданием себя самого и строгим соблюдением собственных границ в нашем существовании экзистенциально неотменима. Возможная экзистенция действительна в существовании только как движение между двумя этими полюсами по траектории, исток и цель которой остаются скрыты в темноте. Если я не хочу мириться с одиночеством, чтобы всякий раз снова преодолевать его, то я избираю или хаотическое рассеяние, или фиксацию в лишенных самости формах и колеях; если я не желаю осмелиться предать себя другому, то вовсе пропадаю, как застывшее, пустое Я.
Если поэтому в существовании самости остается некоторое беспокойство, разрешающееся лишь на мгновения, чтобы тут же возникнуть опять в новой форме, то это движение все-таки не есть нескончаемое повторение в безнадежной увлеченности, но в нем возможная экзистенция находит направление и восхождение, цель и основу которого, хотя они и не наличествуют ни для какого предметного знания, становится возможно просветлить для экзистенции в актах трансцендирования.
Против этой коммуникации одиночества обращается исконно чуждая ей коренная установка: подобная коммуникация, уверяет она, есть лишь безнадежная попытка создания общности одиноких; в ней есть лишь своевольное самобытие, замыкающееся в истине, которая заключается в подлинной общности; виновато одинокий создает себе свое философствование как иллюзию, будто у него есть спутники по одиночеству. На вопрос же о том, что такое
Те и другие - и философская установка на коммуникацию, и эти ее противники, одинаково убеждены в справедливости положения: истина есть то, что созидает общность; религия и философия также едины между собою в том, что нечто лишь понимаемое (bloss Verstehbare) порождает только мнимые общности в некотором объективно знаемом. В действительности понимаемое есть среда для общности в непонятном (im Unverst"andlichen), приводящая это последнее в бесконечный процесс выяснения (Klarwerden). Но лишь понимаемое как знаемое становится необязательным, потому что отстраняется от самобытия; оно расслабляет общность, если становится в ней главным. В светло-прозрачной, как вода, рационализации всего коммуникация как общность совершенно исчезла бы.
Расхождение начинается в отношении к вопросу о месте и истоке того непонятного, которое созидает общность. Для философствующего существования оно заключается в действительности самобытия фактически встречающихся людей, для послушного существования - в объективно-фиксированном божественном Откровении или в авторитетной правильности известной картины мира, например марксизма. Или историчная действительность моей коммуникации с живыми людьми, самобытию которых я обязан тем, что я есмь я сам, значит для меня больше, чем то, что я могу услышать как объективную истину, или же я позволяю своей возможной коммуникации с людьми опуститься до всеобщей любви ко всем как ближним, имеющей свою опору в моей безмирной любви к божеству или рациональном и тем не менее непонятно-смутном сознании назначения человечества. Или я всякий раз заново решаюсь быть одиноким, чтобы в коммуникации обрести свое самобытие, или же я окончательно уничтожил себя в некотором ином бытии.
Расхождение углубляется в установке на возможность общности всех. Правда, в эмпирическом рассмотрении мне снова и снова напрашивается как истинное положение: чем больше людей понимают нечто, тем меньше в нем содержания (je mehr Menschen etwas verstehen, desto weniger Gehalt hat es). Поскольку, однако, философствующая истина рассматривает всех людей как возможных других, относительно которых остается в силе требование коммуникации, то для нее неотменимо и притязание, которое гласит: глубочайшая истина есть то, что могли бы понять все люди, так что стали бы одной-единственной общностью. В этой дилемме коренное умонастроение, желающее силой принудить к единству и довольствующееся самым поверхностным пониманием (Verst"andnis), и даже послушанием без всякого понимания, расходится с другим умонастроением, которое ради единой истины не желает ничего обманчиво предвосхищать, и потому признает то, что существует фактически и что можно было бы преодолеть только в истинной коммуникации в необозримо длительном процессе. Правда, та общность, которая в своем порядке заботится о поддержании возможности существования, должна иметь такие цели, которые понятны всем. Но эта общность именно и не есть та общность, в которой я обретаю сознание подлинного бытия, но порядок человеческого мира, в котором может взаимно уважать друг друга также и то, что не может сделаться понятным друг для друга, и для чего сохраняет значение задача: подходить все ближе друг к другу в непрерывно расширяющейся коммуникации.
Возможность экзистенции в напряжении между одиночеством и коммуникацией - это выбор, который имеется в виду не как общезначимый выбор для каждого, но как безусловный для самобытия, поскольку он есть овладение доступным для него бытием в человеке.
2. Раскрытие - реализация (Offenbarwerden - Wirklichwerden).
В коммуникации я раскрываюсь себе вместе с другим (In der Kommunikation werde ich mir mit dem Anderen offenbar).