Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Ясперс Карл Теодор

Итак, не мое существование есть экзистенция, но человек есть возможная экзистенция в существовании (Nicht mein Dasein also ist Existenz, sondern der Mensch ist im Dasein m"ogliche Existenz). Первое существует или не существует, экзистенция же, поскольку она возможна, делает в выборе и решении шаг за шагом к своему бытию -или прочь от бытия, в ничто. Мое существование, сравнительно с другим существованием, имеет различный объем, есть тесное или широкое мировое бытие, экзистенция же на основании своей свободы сущностно отличается от другой экзистенции. Существование как бытие живет и умирает; экзистенция не знает смерти, но относится к своему бытию в восхождении или отпадении (Aufschwung oder Abfall). Существование эмпирически наличествует (ist da), экзистенция налична лишь как свобода. Существование абсолютно временно, экзистенция во времени есть больше, чем время (Dasein ist schlechthin zeitlich, Existenz ist in der Zeit mehr als Zeit). Мое существование конечно, поскольку оно

не есть все существование, и все же для себя оно замкнуто в себе; экзистенция тоже существует не сама для себя и не есть все; ибо она есть лишь если она соотнесена с другой экзистенцией и с трансценденцией, пред которой как перед абсолютно иным она осознает, что она существует не только благодаря себе самой; но в то время как существование, как относительное закругленное завершение нескончаемости, можно назвать бесконечным, бесконечность экзистенции лишена закругленности и существует как открытая возможность. Для существования деятельность из возможной экзистенции представляется проблематичной, ибо забота существования о своей устойчивости во времени должна обращаться против безусловного, путь которого для нее сомнителен, потому что он может принести потери для существования и привести к его уничтожению. Забота о существовании хотела бы подчинить экзистенциальное делание условиям своей собственной устойчивости; но для возможной экзистенции безусловное избрание существования и наслаждение таковым уже есть отпадение, потому что экзистенция, со своей стороны, подчиняет действительность существования условиям, в которых постигает себя самое, как безусловную. Безусловная же воля к жизни как таковой, если ее существование выясняется перед нею как действительность непрерывного и совершенного краха, необходимо должна впасть в отчаяние.

Исполнение существования есть мировое бытие. Возможная экзистенция существует в мире, как поле, на котором она является себе.

Мир как знаемое есть чуждое (Welt als das Gewusste ist das Fremde). Я стою на отдалении от него; доступное знанию рассудка и доступное эмпирическому переживанию, как нечто лишь знаемое, отталкивают меня от себя прочь; они для меня - иное. Я безразличен к ним, будучи отдан во власть превозмогающей причинности в сфере действительного и логического принуждения в сфере значимого. В этих пределах я не бываю в безопасности, ибо не слышу языка того, что мне родственно. Чем решительнее я постигаю мир, тем безроднее (heimatloser) я чувствую себя в нем, ибо как иное, как только мир он безотраден. Бесчувственный, не милосердный, но и немилосердный, подчиненный закономерности или шатающийся по случайностям, он не знает о себе самом. Его невозможно объять (Sie ist nicht zu fassen); ибо он предстает передо мною безлично, объяснимый в частностях, но всегда непонятный в целом.

И все же мир знаком мне и иначе. Тогда он родствен мне, тогда я в нем дома, и даже - в безопасности. Его закономерность есть тогда закономерность моего разума; я успокаиваюсь, по мере того как я устраиваюсь в нем, изготовляю свои орудия и познаю мир. Он говорит со мною; в нем дышит жизнь, которой и я причастен. Я предаюсь ему и, когда бываю в нем, остаюсь всецело у себя самого. Он тайно близок мне в малом и настоящем, чарующ в своем величии; он внушает мне доверие в том, что близко, или готов увести меня в свои дали. Он не ходит по путям, которых я ожидаю, но, если он удивляет меня нежданным исполнением или непонятным разочарованием, я, даже погибая, сохраняю еще в душе доверие к миру.

Это уже не тот мир, о котором я знаю в сугубо познающем ориентировании. Но то, что удовлетворяет меня в избрании мира, по существу двусмысленно: Или я хочу (begehre) мира как того, что исполняет мою жажду существования; слепая воля к жизни соблазняет меня к миру и вводит в заблуждение о нем; правда, для меня, если я существую, неизбежно хотеть мира; но это хотение, как абсолютное побуждение становится разрушительным для меня самого; против этого хотения я слышу притязание, исходящее из моей возможной экзистенции: отвлечься (sich l"osen) от мира, если мне грозит опасность подпасть под власть этого мира.

Или же я совершаю некоторое трансцендирование в мире, который как родственный мне так мне близок. Когда я вижу его, мыслю, действую и люблю в нем, создаю и оформляю в нем, - во всем этом я в то же время избираю некое иное как явление трансценденции, говорящей со мною. Как таковой мир не есть знаемый мир, но существует так, как если бы он утратил себя как постоянство. Этот мир меняется с переменой эпох и лиц, и с изменением моей внутренней установки; он говорит не с каждым и не всякий раз одинаково. Я должен быть готов к нему, если хочу слышать его. Если я не выхожу навстречу, - то, куда я мог бы трансцендировать, ускользает (entzieht sich), потому что оно есть лишь для свободы и через свободу и не имеет в себе решительно ничего убедительного.

Поэтому возможная экзистенция отличает себя от мира, чтобы затем по-настоящему вступить в него. Она отделяется от мира, чтобы в избрании его приобрести больше, нежели то, чем может быть мир. Мир привлекает экзистенцию как среда ее осуществления, и отталкивает ее, как возможность отпадения в одно лишь существование. Мир и экзистенция состоят в напряжении (stehen in Spannung). Они не могут ни слиться воедино, ни отделиться друг от друга.

В философствовании из возможной экзистенции это напряжение предполагается. Мир как доступное знанию (das Wissbare), экзистенция как подлежащее просветлению диалектически различаются в нем и вновь сводятся воедино.

Мировое бытие как бытие знаемым всеобще, потому что оно всеобщезначимо для каждого; это - общее для всех разумных существ, имеющих в нем общность между собою благодаря интенции на одну и ту же вещь; в нем имеет силу то, что в нескончаемости действительного подпадает под одно определение как нечто единичное.

Экзистенция, поскольку она есть она сама, никогда не бывает всеобщей, а потому не есть случай, который как особенный может быть подведен под некое всеобщее. Но, став объективной в явлении, экзистенция есть в то же самое время индивидуальное исторической особенности. Эта особенность еще подчиняется всеобщим категориям; некоторую границу полагает здесь только то, что индивидуум, ввиду нескончаемой природы своей фактичности, неисчерпаем (unersch"opflich), а потому несказуем (unaussagbar). Но это индивидуальное как таковое отнюдь и не есть экзистенция, а есть прежде всего только зримое богатство мирового существования, на которое не может притязать никакое знание, однако самобытие вопрошающего может испытать его на предмет его экзистенциальной изначальности.

Единение (Einswerden) экзистенции и мира есть необозримый процесс, который может быть достоверен лишь для того, кто сам пребывает в нем для себя самого.

Неудовлетворенность возможной экзистенции в мировом существовании

1. Сомнение в бытии экзистенции.

– Если мы отделяем экзистенцию от существования, мира и всеобщего, то кажется, будто ничего не остается. Если она не становится объектом, то желание схватить ее в мысли кажется совершенно безнадежным. Поскольку это мышление никогда не может получить результата и постоянства, попытка мыслить экзистенцию, кажется, с необходимостью уничтожает сама себя. Можно поэтому усомниться в бытии экзистенции в любом смысле слова и позволить здравому смыслу выдвинуть требование: строго держаться одного предметного как действительного и истинного. Значит, что же: эта попытка возникла вследствие какой-то химеры?

Сомнение в экзистенции неустранимо, потому что мы не можем знать о ней как о некотором существовании и потому, что она не существует как определенная значимость. Экзистенция подлежит отрицанию так же как мы можем отрицать содержание любой философской мысли, в противоположность партикулярному предметному познанию, которое в состоянии предъявить свой предмет. Я никогда не могу сказать о самом себе, что я такое, - как если бы я был неким устойчивым составом (Bestand). Все, что можно объективируя сказать обо мне, относится к моей эмпирической индивидуальности, которая, правда, поскольку она может быть явлением меня самого как экзистенции, также не поддается выносящему окончательные определения психологическому анализу; эта граница моего знания о себе косвенно указывает на нечто иное, хотя и никогда не может вынудить созерцания этого иного. Поэтому просветление экзистенции хотя и освобождает, но оно не наполняет нас знанием; оно обретает пространство для меня, но не создает субстанции, указывая на какое-либо объективно постижимое бытие (sie gewinnt Raum f"ur mich, aber schafft nicht Substanz durch Aufweisen eines objektiv fasslichen Seins).

Если, таким образом, экзистенция недоступна для того, кто спрашивает о ней в среде сугубо объективного рассудка, она остается открытой для постоянного сомнения; но если никакое доказательство не может принудить меня к признанию бытия экзистенции, то все же для меня как мыслящего еще не все кончено вследствие этого: за границы доступного предметному знанию я выхожу посредством скачка, которого уже нельзя сделать рационально понятным. Философствование начинается и заканчивается в точке, обретаемой посредством этого скачка. Экзистенция - не цель, но исток философствования, охватывающего себя в ней. Исток - это не начало, достигнув которого, я все же всегда спрашивал бы о некотором начале этого начала, не мой произвол, в котором я вынужден был бы впасть в отчаяние, не воля, как результат нескончаемого ряда сомнительных сами по себе мотивов, но бытие как свобода, к которому я трансцендирую, если в незнании, философствуя, прихожу к себе самому. Беспомощность философствования в сомнении относительно истока есть выражение беспомощности моего самобытия, действительность философствования - начинающееся восхождение этого самобытия. Философствование имеет поэтому предпосылкой избрание (Ergreifen) экзистенции, которая поначалу есть лишь смутное стремление к смыслу и опоре (das dunkle Streben nach Sinn und Halt), как сомнение и отчаяние указывает на свою возможность, а затем выступает как непостижимая достоверность, просветляющая себя в философствовании.