Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции
Шрифт:
Средством такой отмены, которая дает в то же время осознать нечто насущное, является объективный логический круг, в котором предметно сказанное утрачивает свое основание и исчезает, тогда как остается именно то самое, о чем идет речь. Если, например, я говорю, что я как экзистенция есмь только благодаря другой экзистенции, как и другая - благодаря мне, что, стало быть, экзистенция как таковая вовсе не есть, но она есть лишь через коммуникацию и в коммуникации (dass ich als Existenz nur bin durch andere Existenz, wie die andere durch mich, dass also Existenz als solche gar nicht ist, sondern nur durch und in Kommunikation), то смысл подобной речи (solchen Sprechens) невозможно удержать как предметно значимую истину. Но это бытие-друг-через-друга Я и другого в коммуникации, мыслимое предметно, может иметь только значение логического круга. Впрочем, если полярные члены соотношения мы будем ошибочно мыслить как устойчиво сущие для себя и находящиеся во взаимодействии, то хотя в таком случае и будут возможны утверждения о доступных объективному
Другой способ выражения экзистенции посредством всеобщих категорий - это логическое противоречие в высказывании, в котором, однако, становится живо присущей действительность. Напряжение между каждыми двумя взаимно противоречащими понятиями, которые именно как понятийная пара только в своей целокупности дают возможное выражение для экзистенции, выполняет свою, в данном случае адекватную, выразительную функцию тем, что делает невозможным для рассудка предметное фиксирование и категориальное определение экзистенции.
Такие понятийные пары противоположности, из которых каждая соединена экзистенциальной связью,- это, например: временность и вечность в историчном сознании; однако только временность есть объективная действительность; объективно-временная сторона, взятая сама по себе, словно бы лишается своей души; вечность для себя самой есть ничто. Одиночество и коммуникация, но то и другое как объективные не суть то, чем оба они могут быть экзистенциально; объективно, коммуникация есть лишь понимающее отношение между заменимыми субъектами, одиночество - лишь изолированность атомистического индивидуума; объективно есть одно или другое, экзистенциально же - то и другое в единстве (beides in einem). Свобода и зависимость; но только зависимость существенным образом объективна, пусть даже свобода и мыслится объективно и формально как произвол; однако подлинная свобода, которая не есть встречающаяся в мире объективная действительность, есть единение зависимости и свободы (eigentliche Freiheit jedoch, welche nicht eine in der Welt vorkommende objektive Wirklichkeit ist, ist das Einswerden von Abh"angigkeit und Freiheit).
Если, далее, мышление Я разлагает это Я, как непосредственный предмет, вследствие того что высказывает бытие этой непосредственности в удвоении отнесения себя к самому себе (in der Verdoppelung des Sichaufsichbeziehens), то оно высказывает как действительность некоторого бытия нечто логически невозможное; а именно, что «Я» есть одно, которое есть два, и два, которые есть одно (dass „Ich" eines ist, das zwei, und zwei, das eines ist).
– Но если через это, заключенное еще в сознании вообще, удвоение я трансцендирую к Я как возможной экзистенции в саморефлексии, то возникает пропасть диалектического кружения в противоречии между высказываниями о том, что я есмь. Я могу мыслить себя, только понимая себя как одно, и понимая себя как два существа и много существ, борющихся друг с другом, разыскивающих друг друга, говорящих друг с другом в бесконечном множестве обликов; будучи высказан себе самому, я становлюсь бытием, которое есть в каждой из своих форм и также в противнике каждой из них, и в одном и в другом, которое есть одно и не одно.
Метафизические предметы как объективность в абсолютной предметности, которые становятся темой только для метафизики, сами в методической строгости могут быть постигнуты только из просветления экзистенции. Однако в нем они уже могут быть предвосхищены (если речь идет об образах мифов, о Едином, о трансценденции), чтобы, обратив их вспять, выразить с их помощью возможности для просветления экзистенциального сознания.
3. Измышление всеобщего, специфического для просветления экзистенции
– Психологическая, логическая и метафизическая речь всегда означает в то же время возможность срыва: используемая в этой речи всеобщность может остаться отвлеченной как таковая, - тогда не удается никакое просветление экзистенции. Или же экзистенция может резонировать, но и изнемочь во всеобщем, как в ином, в котором она является самой себе, - тогда всеобщее все же сохраняется с философской мыслью как всеобщее.
Иное дело - последний и подлинный способ просветляющей экзистенцию речи при помощи такого всеобщего, которое вовсе не может встречаться в мироориентирующем знании. Его категории не имеют силы определять новые предметы, и потому суть простые знаки (signa). Эта всеобщность совсем не существует как отвлеченная всеобщность. Не «имеется», например, ни экзистенции, ни самобытия, ни свободы, ни экзистенциальной коммуникации, ни историчности, ни безусловных поступков, ни абсолютного сознания. Слова, денатурированные и ставшие предметами знания о человеческом существовании, говорят теперь о чем-то абсолютно ином, что порождает лишь недоразумения, если обозначается экзистенциальными знаками. Посредством знаков просветление экзистенции высказывает, что составляет истинное бытие для возможной экзистенции, не как констатацию того, что объективно есть, но как то, чего я не могу постичь, если в то же время не желаю его как подлинного, потому что в возможности я есмь оно. Следовательно, в знаках как всеобщих получает выражение свобода как активность того бытия, бытие которого зависит от него самого.
Хотя знаки, специфические для просветления экзистенции, внешне, как слова, ведут свое происхождение от предметов ориентирования в мире - получая нередко ясную характеристику в прилагательном «экзистенциальный», - однако затем, чтобы стать в конце концов не формирующими предмет категориями, но знаками для мыслей, взывающих к экзистенциальным возможностям. В качестве знаков они имеют свою сторону всеобщности, которая как таковая не есть более мировое бытие, но становится уже экзистенциальной. Чтобы по-настоящему мыслить ее, требуется отголосок всеобщего высказывания в экзистенции, без которой экзистенциальные знаки не только пусты, но суть вообще ничто.
Так, например, хотя просветление экзистенции говорит о самости как о всеобщем, структуры которого оно выявляет, но оно может желать указать этим всеобщим лишь на меня самого, который, собственно незаменим: я - это не Я, а я сам. Я, правда, ищу самости, но затем, чтобы найти себя самого, и ищу себя самого, ради самости (Ich suche zwar das Selbst, aber um mich selbst zu finden, und mich selbst, um des Selbst willen). Если я задаю вопрос о себе самом, то изначально узнаю, что о себе самом как о несравнимом я совершенно не могу говорить. Самость становится знаком, при помощи которого я выражаю то, что мыслю, схватывая в единстве (ineinsfassend) как себя самого и как самость.
– Далее, просветление экзистенции говорит о множестве самостей (von den vielen Selbst) как экзистенций: но оно не может подразумевать этого именно таким образом, поскольку многих как экземпляров некоторого всеобщего не существует.
– Оно говорит о коммуникации и подразумевает при этом мою коммуникацию; соответственно, оно подразумевает мою свободу, мое историчное сознание, мои пограничные ситуации, и все же может говорить о них только как о всеобщих.
Сторона всеобщего, которая всегда присутствует также экзистенциально, становится, таким образом, языком, в котором созвучит то, что есть экзистенциальная возможность, если речь идет о философствовании в трансцендирующем просветлении экзистенции. Экзистенция - это то, чем я могу только быть, чего я не могу видеть или знать, но что действительно также лишь во всеобщей среде просветляющего знания. Если, однако, всеобщее уже само по себе наклонно сделаться всем, то экзистенция как единичная вновь отличает себя от окружения. Поэтому философское просветление экзистенции, хотя всегда может перевести на язык всеобщего, но не может само стать всеобщезначимым, и пусть оно и может быть общепонятным, но только для возможной экзистенции.
В мышлении экзистенции посредством знаков конструируется формальная схема экзистенции. Эта схема относится к экзистенции не как схема группы объектов к самим этим объектам, но совершенно неадекватным образом. Поскольку экзистенция не может быть подведена под понятие (eine Existenz nicht zu subsumieren ist), схема может служить только наведением к тому, чтобы обратиться также и к некой экзистенции как единичной экзистенции (als Hinleitung zum Mitansprechen einer Existenz als einzelner); только благодаря этому она имеет смысл. Но рассмотрение, поскольку оно не только не подходит ни к какой единичной действительной экзистенции, но не подходит и к родовому понятию об экзистирующем существовании, которое называлось бы экзистенцией, должно обращаться на формальную схему некоторой экзистенции. Оно вправе только пробовать пути просветления, на каждом из которых действительная экзистенция, поскольку она идет вместе с ним по этим путям, может более полно осознать себя самое. Истинное свершение мыслей просветления экзистенции может найти исполнение только из возможной экзистенции, и в этом случае - неповторимо единственным, несравнимым способом. Несмотря на это, поскольку мы вообще говорим, эта схема и ее элементы как аналоги предметных понятий оказываются неизбежными. В языке есть много слов такого рода, что они не означают предметов и не поддаются дефиниции, или таких, которые, если они и определимы, в качестве определенных не сохраняют своего подлинного содержания (такие, как: свобода, выбор, решение, решимость, испытание, верность, судьба). Язык также дает философствованию полномочие на просветление экзистенции, которое он как язык уже совершил.