Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции
Шрифт:
Жизнь этой критической совести есть труд различения этих сил, смешение которых превращает все в кажимость и иллюзию; но разделение их нужно постоянно совершать снова и снова. Существование как таковое имеет своим условием эмпирические силы, экзистенциальные же силы достигают сознания и обретают действительность только в отталкивании и проницании: процесс разграничения, исчерпывающе ясный нам в мгновении, в целом никогда не приходит к концу.
То, что в особенности просветляющих экзистенцию высказываний ищут как некоторого знания о чем-то наличном, мнимое существование чего могло бы утешить и успокоить, возникает из противной экзистенции воли к объективной надежности (Dass insbesondere die existenzerhellenden Aussagen gesucht werden als ein Wissen um ein Bestehendes, dessen vermeintliches Dasein tr"osten und beruhigen k"onnte, entspringt aus dem existenzwidrigen Willen zur objektiven Sicherheit).
То, что просветляющие экзистенцию высказывания могут быть закреплены в смысле знания о бытии и потому истолкованы неверно, позволяет понять злоупотребление, которое претерпевают они в научной аргументации. То, что в экзистенциально-философских толкованиях имеет преходящий и всегда необъективный смысл, ошибочно принимают за оборот речи для самооправдания. Хотят найти критерии, которые бы позволили объективно отличать в частном случае экзистенциальное от не-экзистенциального, подлинное от уклонившегося. Это принципиально невозможно. Всякое обоснование и осуждение, проверка и фиксация рациональными средствами при помощи категорий совершается в мире, и все это именно не обращено к экзистенции. В просветлении экзистенции уже нет более соотношения между значимо всеобщим и особенным, к которому это всеобщее применяется. Всякое доказательство действительно здесь лишь в возможной экзистенции действием собственной совести в ее коммуникации, тогда как обоснование и опровержение имеют смысл лишь в отношении к этому акту совести, как средство и выражение.
Если смешение просветляющих экзистенцию высказываний с мнимым знанием о конкретной экзистенции происходит в нашем собственном существовании, то не ведающая ошибок совесть предупреждает и различает. Если это смешение происходит по отношению к другому, то оно рассеивается в коммуникации, в которой никакой аргумент не означает суждения о некотором бытии, где не происходит ни одного нападения или оправдания, которые обращались бы только от рассудка к рассудку, от сознания вообще к другому сознанию вообще. Ибо сознание вообще проявляет интерес к философии, лишь поскольку она полагает убедительно доказуемые границы, а не поскольку она ищет этих границ, чтобы трансцендировать за их черту Но философия существует не как значимая истина для каждого, но действительна только в коммуникации, чтобы от смешений своих возможностей найти обратный путь к своей подлинности (Philosophie aber ist nicht als geltende Wahrheit f"ur jedermann, sondern in der Kommunikation, um sich aus den Verwechslungen der M"oglichkeiten zum Eigentlichen zur"uckzufinden).
Если мы обсуждали здесь двусмысленность всего объективного по отношению к экзистенции, если разрешение ее мы возложили на совесть исторично определенных экзистенций, то это не означает, что мы отвергаем объективные обоснования. Скорее, эти обоснования остаются той средой, без которой даже сомнительные отвлеченные чувства претендовали бы на истинность. Только с помощью мышления совесть должна обрести ситуацию, в которой она сможет предоставить принятие решения своей чуткой чувствительности.
Поскольку просветляющие экзистенцию высказывания ведут к знанию не на пути подведения единичного под некоторое всеобщее познание, то не имеет никакого смысла и положение: я есмь экзистенция (ich bin eine Existenz). Это высказывание невозможно; ибо бытие экзистенции не есть объективная категория. Я могу говорить из возможной экзистенции, поскольку другая экзистенция слышит меня, тогда экзистенция обоих, правда, есть друг для друга, но это бытие-друг-для-друга не существует для их
Выражение: «я экзистирую» (ich existiere), исполнимое в коммуникации как некое исчезающее выражение, - как притязание в мире, в котором имеют смысл требования, оправдания и доводы, претенциозно и в то же время бессмысленно. В мире объективностей и сказуемостей я имею притязания при посредстве объективностей же, т.е. достижений, качеств, дарований, прав, поставленных задач; и в борьбе за свое существование я имею влияние благодаря власти (Geltung durch Macht). Но там, где я вступаю в экзистенциальную коммуникацию, притязания и влияния теряют силу. Если, однако, я обращу это утверждение и скажу: если я не предъявляю никаких притязаний, то я экзистирую, - то впадаю в не меньшее заблуждение. Ибо в двусмысленности являющейся экзистенции мое поведение точно так же может оказаться слабостью бессилия, или уловкой для прикрытия, как средством, для того чтобы, воспользовавшись экзистенциально-философскими формами речи, все же в самой непритязательности снова предъявлять свои претензии.
То, что просветление экзистенции высказывает для сознания вообще, всегда бывает лишь негативно в силу неудовлетворенности обретенными объективностями, коль скоро они желают быть всем; тем самым мы полагаем границы. Каждый положительный шаг за эти границы, всякое проникновение в экзистенцию, будучи высказываемо, не может ни иметь всеобщей значимости, ни предъявлять притязаний, но означает вопрошание и просветление в косвенном сообщении.
ПЕРВАЯ ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ Я сам в коммуникации и историчности
ГЛАВА ВТОРАЯ - Я сам
Я на границе мыслимого
1. Я вообще.
– 2. Аспекты Я.
– 3. Характер.
– 4. В мыслимом я не получаю достоверности себя как целого.
Саморефлексия
1. Бытие-Я и саморефлексия.
– 2. Разлагающая саморефлексия.
– 3. Саморефлексия и изначальная непосредственность.
– 4. Ненаступление «себя» и подаренность «себе».
Антиномии самобытия
1. Эмпирический и экзистенциальный смысл «я есмь».
– 2. Самостановление в самопреодолении.
– 3. Самобытие в мире и перед лицом трансценденции.
В естественной беззаботности я не задаю вопроса о себе самом; я осуществляю ближайшие для меня цели и думаю о своих задачах. Хотя я и говорю «я», но не тревожусь о том, в каком смысле я есмь.
Потом я узнаю, что я могу задавать вопросы. Я хотел бы знать, что я такое - и мыслю человека как род бытия, к которому и я тоже принадлежу - или кто я такой - и тем самым спрашиваю, что я имею в виду, если говорю: я сам.
Оба эти вопроса я задаю не случайно, как если бы я просто интересовался ответом на них, как бесчисленным множеством вещей в мире, которые мне уже встречались и еще встретятся. В этом вопрошании я не просто любознателен, но меня это подлинно касается. Я пробуждаюсь из своей беззаботности.
Ребенком я был беззаботен, но тем самым еще не обладал равновесием своей самости {Gleichgewicht meiner selbst). В невнятности своего самосознания я был неспособен найти себя, а потому был капризен; если я был в замешательстве, то не я, а родители приводили меня в порядок; я жил в наивном сознании жизни, еще не имея решительно определенного Я, но все-таки как возможное Я; еще не зная саморефлексии, но уже как существо, говорящее «я»; пусть в страхе и минутной нерешительности, но незнакомый с отчаянием; побуждаясь аффектами, я был забывчив между одним своим настроением и другим.