Философские и эстетические основы поэтики Дж. Д. Сэлинджера
Шрифт:
Суггестивный пласт рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка» содержит еще один слой — интерес Сэлинджера к теории психоанализа и к психологии — темам, которые неоднократно возобновляются писателем и в других рассказах, и в повестях о Глассах. Интерес Сэлинджера к этим темам понятен, если учесть, что в годы его литературного становления, т. е. накануне второй мировой воины и в ее разгар, теория и метод психоанализа вошли в США в моду. Американские философы и социологи, правда, заинтересовались психологией и теорией психоанализа гораздо раньше: У. Джеймс ратовал за «психологизацию» философии еще в начале века. В середине 30-х годов на базе ортодоксального фрейдизма и юнгианства получили развитие американские неофрейдистские школы «культурного психоанализа». Но только с 40-х годов в колледжах США читаются (и становятся популярными среди студенчества) курсы по психологии и теории психоанализа, а в кругах интеллигенции становится модным обращаться за советами к врачам-психоаналитикам едва ли не по любому поводу.
Теоретики школ «культурного психоанализа» (К.
Э. Фромм в книге «Бегство от свободы» (1941) мечтал о враче-психоаналитике нового типа, который отличался бы от ортодоксального психоаналитика-фрейдиста совершенно иным подходом к пациенту. По Фрейду, врач обязан полностью подавлять больного, являясь к нему в образе «строгого и карающего отца». Врач нового типа и пациент должны прежде всего, как считает Э. Фромм, «возлюбить друг друга, доверять друг другу». [98] Главную свою задачу представители американских школ «культурного психоанализа» видят в переделке человеческой психики, в превращении человека из существа «иррационального» в существо разумное, а самое понятие «культуры» трактуется ими как «социальное окружение», «социальная среда», оказывающая влияние на психику человека и определяющая его поведение. Однако при этом полностью игнорируется классовый характер исследуемого представителями «культурного психоанализа» капиталистического общества. Хотя они и критикуют пороки этого общества, в особенности отчуждение личности, иррациональность и бессмысленность существования в нем человека, но выход, избавление от страданий видят только в лечении индивидуальной патологии.
98
Evans R. I. Dialogue with Erich Fromm. N. Y., 1966, p. 30–35.
Трудно сказать, когда именно Сэлинджер познакомился с идеями американских неофрейдистов — перед войной, во время службы в армии, или, вернувшись в 1946 г. после демобилизации домой, но о его интересе к этому предмету свидетельствует рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка». Однако в нем отношение писателя к теории психоанализа и к психологии как науке отнюдь не адекватно отношению к фигуре типичного американского врача-психоаналитика. Если теоретические работы американских неофрейдистов, их критика пороков капиталистического общества, стремление к разуму и (одновременно!) обращение к мистике оказали в какой-то степени влияние на формирование мировоззрения молодого Сэлинджера, то к ординарным врачам-психоаналитикам он относится негативно. И дает чувствовать это читателю косвенным образом тут, в рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка», когда в телефонном разговоре между тещей и женой Симора упоминаются доктор Сиветский (сделавший пессимистический прогноз относительно будущего Симора) и доктор Ризер (который по собственному почину стремится побеседовать с Мюриэль о Симоре). Впоследствии иронические отзывы о врачах-психоаналитиках мы найдем и в повестях о Глассах: эти отзывы принадлежат и самому Симору, и его брату Бадди, и его сестре Бу-бу (Беатрисе).
Негативное отношение героев Сэлинджера к врачам-психоаналитикам и вызвало, очевидно, у некоторых критиков (Артур Майзенер, Джон Скоу и др.) предположение, будто причина самоубийства Симора — посещение им одного из таких эскулапов (сообщение об этом визите содержится в повести «Выше стропила, плотники»).
Но какими же средствами передано в художественной ткани рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка» различие в отношении писателя к теории «культурного психоанализа» и к фигуре практикующего врача-психоаналитика? Кстати говоря, древнеиндийское эстетическое учение о «главных чувствах» (стхайи-бхава) и поэтических настроениях (раса) было тесно связано с психологией, ибо считалось, что «главные чувства» являются устойчивыми психическими переживаниями.
В рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка» применен известный в древнеиндийской поэтике художественный прием — метафора по контрасту, именуемая «скрытым противоречием высказывания» (акшена). Древнеиндийские теоретики литературы считали, что благодаря использованию «скрытого противоречия высказывания» можно показать, что, порицая какой-то факт или явление, подразумевают при этом одобрение, похвалу по адресу другого факта или явления. Этот прием широко применяется и в современной ораторской практике. В риторике он называется приемом умолчания (paraleipsis) и используется в тех же целях, что и гипербола или ирония при построении юмористически-саркастической части речи. В рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка» «скрытое противоречие высказывания» заключено в противопоставлении теории и методики психоанализа. Теория «культурного психоанализа» противопоставляется методике практикующих
Следующая новелла книги «Девять рассказов» (опубликована в 1948 г.) также связана с отношением писателя к проблемам [ «культурного психоанализа»]. В рассказе описана встреча двух подруг по колледжу, посещавших в годы войны семинар по психологии. Как же повлияло на их жизнь знакомство с учением о причинах того или иного психического поведения современного человека? Каковы духовные запросы подруг, к чему они стремятся, как живут? Сэлинджер считает, что идеи «культурного психоанализа» (призванного преобразовать прежде всего собственную психику человека, овладевающего навыками психоаналитика) попадали, как правило, на неблагодатную почву. Духовная жизнь средне-буржуазного слоя американского общества, как показывает писатель, настолько убога, что те его представители, которым посчастливилось ознакомиться с новой теорией психоанализа, неспособны подняться до ее осмысления. Не могут в конечном итоге выйти за рамки, поставленные обществом, и героини рассказа «Дядюшка Виггили в Коннектикуте», хотя неосознанно к этому стремятся.
Подруги оставили учебу в 1942 г. Их встреча происходит спустя некоторое время после окончания второй мировой войны. Одна из них — Элоиза — хозяйка весьма добропорядочного среднебуржуазного дома, вторая — Мэри-Джейн — ее гостья. Из сумбурной беседы постепенно все сильнее и сильнее пьянеющих женщин выясняется, что Элоиза все еще тоскует по своему другу студенческих лет Уолту Глассу, который служил на войне солдатом и погиб на японском фронте, но не в бою, а во время передышки, в результате несчастного случая. Элоиза вспоминает о нем все эти годы. Только мысли об Уолте и скрашивают ее теперешнюю унылую жизнь.
Картина полного одиночества героини (одиночества в респектабельном внешне окружении) усиливается тем, что в рассказе показано ее стремление к иному, интеллектуальному миру, хотя это стремление почти не осознано самой героиней и ей не удается даже вразумительно сформулировать его. Она способна лишь предаваться воспоминаниям о том, «как замечательно Уолт умел ее смешить».
Скудость внутреннего мира героини, ее себялюбие и жестокость нарисованы в рассказе не только при помощи «открытого текста», но и «подсказаны» читателю следующим своеобразным композиционно-стилистическим приемом. Ситуацию, в которой находится героиня, как бы отражает (и одновременно пародирует) игра, которой увлечена ее маленькая дочь Рамона. Прием точно выдержан в духе одной из стилистических фигур древнеиндийской литературы: соединение парных строф, трактующих одну и ту же тему, но в контрастных планах — положительном и отрицательном. [99] Тема Элоизы трактуется отрицательно. Показана ее чисто эгоистическая тоска по человеку, с которым ей приятно было проводить время. Эгоизм героини подчеркивается ее отношением к супругу, свекрови, прислуге, подруге и, наконец, к дочери. Тема же одинокой девочки Рамоны, не имеющей друзей-сверстников (так как в пригороде, где они живут, все соседи бездетны), получает у Сэлинджера положительную трактовку. Уолт, погибший друг матери Рамоны, незримо присутствует в доме, девочка не раз слышала о нем. Поэтому она тоже придумывает себе несуществующих мифических приятелей, которые затем погибают в результате «несчастных случаев». Но детская непосредственность позволяет ей столь же естественно, глубоко и беззаветно полюбить каждого нового вымышленного приятеля. Пока он не погиб, она предана ему всей душой, заботится о нем, опекает его и т. д. Так самоотверженная «дающая» любовь маленькой Рамоны противопоставляется подсознательно эгоистической, «берущей» любви ее матери.
99
Дхаммапада, «Глава парных строф», с. 59–61.
Движение рассказа «Дядюшка Виггили в Коннектикуте» американским критикам Ф. Гвинну и Дж. Блотнеру видится в деградации характера его героини. Развитие этого характера, по их мнению, совершается по нисходящей — от невинно-эмоциональной нежности и тонкого чувства юмора, присущих героине до замужества, к цинизму и бесчувственности, свойственным ей в момент, когда происходит действие. У. Френч склонен полагать, что в рассказе противопоставлены в экзистенциалистском плане два начала — добро и зло. К. Александер рассматривает рассказ как пример отчуждения, конфликта между действительностью и фантазией. Противопоставляя ситуации Элоизы и Рамоны, она видит в поступках матери лишь недейственный побег от ужасов реальной жизни в иллюзорный мир фантазии, тогда как богатое воображение ребенка служит для девочки надежным защитным механизмом от враждебности окружающего мира. У. Вигенд наделяет героиню рассказа «банановой лихорадкой», выражающейся в той озлобленности, с которой Элоиза относится к миру, отобравшему у нее возлюбленного. Б. Джайлз пишет, что диалог двух молодых женщин убийственно саморазоблачителен, ибо приводит к «раскрытию морального вырождения и бесхребетного ничтожества». [100]
100
Giles В. The Lonely War of J. D. Salinger. — «Mainstream», 1959, vol. 12, No. 2, p. 11.