Философские трактаты
Шрифт:
2. Хочется остановить в толпе какого-нибудь старика и спросить: «Достиг ты, видно, последнего доступного человеку возраста — лет тебе, верно, сто, а то и больше; попробуй-ка припомнить свою жизнь и произвести подсчет. Прикинь, сколько отнял из этого времени кредитор, сколько подружка, сколько патрон, сколько клиент; сколько ушло на ссоры с женой, на наказание слуг, на беготню по делам; добавь сюда болезни, в которых сам повинен, добавь просто так без пользы проведенное время, и ты увидишь, что тебе сейчас гораздо больше лет, чем ты действительно прожил.
3. Вспомни, когда ты исполнял свои собственные решения; посчитай дни, прошедшие так, как ты наметил; вспомни дни, когда ты располагал собой, когда твое лицо хранило свое естественное выражение, когда в душе не было тревоги; прикинь, сколько настоящего дела успел ты сделать за столь долгий век, и увидишь, что большую часть твоей жизни расхитили по кускам чужие люди, а ты и не понимал, что теряешь. Вспомни, сколько отняли у тебя пустые огорчения, глупые радости, алчные стремления, лживо-любезная болтовня и как ничтожно мало осталось
4. В чем же дело? — А в том, что вы живете, как вечные победители, забыв о своей бренности, не отмечая, сколько вашего времени уже истекло; вы бросаетесь им направо и налево, словно его у вас неисчерпаемый запас, а ведь, может быть, тот самый день, который вы так щедро дарите какому-нибудь человеку или делу, — последний. Вы боитесь всего на свете, как смертные, и всего на свете жаждете, как бессмертные.
5. Прислушайся, и едва ли не от каждого ты услышишь такие слова: «В пятьдесят лет уйду на покой, а с шестидесяти освобожусь от всех вообще обязанностей». — А кто, интересно, тебе поручился, что ты до этих лет доживешь? Кто повелит событиям идти именно так, как ты предполагаешь? И к тому же, как тебе не стыдно уделить для себя самого лишь жалкие остатки собственных лет, оставить для доброй и разумной жизни лишь то время, которое уже ни на что другое не годится? Не поздно ли начинать жить тогда, когда пора кончать? Что за глупое забвение собственной смертности — отложить здравое размышление до пятидесяти или шестидесяти лет и собираться начать жизнь с того возраста, до которого мало кто доживает!
Глава IV
1. Присмотрись: люди, вознесенные на вершины власти и могущества, невольно вздыхают порой о желанном досуге и восхваляют его так, что можно подумать, они предпочли бы его всему, что имеют. Нередко они мечтают опуститься с этих своих высот — если бы только они могли быть уверены, что уцелеют при этом; ибо чрезмерное счастье обрушивается под собственной тяжестью, даже без внешнего потрясения или нападения со стороны.
2. Божественный Август, получивший от богов больше, чем кто-либо, не переставал молиться о ниспослании ему покоя и отдыха от государственных забот. Всякую беседу он обыкновенно сводил к тому, как хорошо было бы освободиться наконец от дел. Среди своих трудов он утешался ложной, но сладостной мыслью, как в один прекрасный день отвоюет себя для себя самого.
3. В одном письме [38] , посланном сенату, он обещает, что дни его будущего отдыха будут не вовсе лишены достоинства и, может быть, принесут ему славу ненамного меньше прежней; там я прочел такие слова: «Конечно, о таких вещах не следовало бы говорить заранее: чтобы произвести должное впечатление, нужно показывать уже сделанное. Однако я так желаю поскорее достичь этой желанной поры, лучшего времени моей жизни, что раз уж эта радость не торопится ко мне в действительности, я забегаю вперед и вкушаю часть будущего удовольствия в сладостных разговорах о ней».
38
Точно датировать это письмо не представляется возможным. Согласно Светонию, Август дважды делился с сенатом мыслью о том, чтобы сложить свои полномочия: первый раз после победы над Антонием, второй раз во время продолжительной болезни в 28 г. до н. э. Согласно Диону Кассию (53, 9, 1), Август произнес в сенате слова примерно того же содержания, что Сенека вкладывает в его письмо.
4. Вот так: досуг представляется ему вещью столь чудесной, что, не имея возможности насладиться им на деле, он находил удовольствие уже в одной мысли о нем. Человек, видевший, что все в мире зависит от него одного, решавший судьбу людей и народов, считал, что счастливейшим днем его жизни будет тот, когда он сбросит облекающую его власть.
Он-то знал, сколько пота выжало из него это счастье, блещущее на весь мир, сколько тайных тревог скрыто за его лучами.
5. Сначала с согражданами [39] , потом с коллегами по должности [40] , наконец, с родственниками [41] он должен был оружием решать вопрос: «Кто кого?», заливая моря и земли римской кровью. Пройдя войной Македонию, Сицилию, Египет, Сирию, Азию, обойдя кругом все почти Средиземное море, он повернул, наконец, уставшие от междоусобной резни войска против внешних врагов. И пока он усмирял Альпы и укрощал неприятеля, вторгшегося посреди перемирия в сердце империи; пока отодвигал границы за Рейн, Евфрат и Дунай, в самом городе на него точились кинжалы Мурены, Цепиона, Лепида, Эгнация и прочих [42] .
39
Август вел гражданские войны против Марка Антония (43 г. до н. э.), против Брута и Кассия (42 г. до н. э.), против Луция Антония и Фульвии (40 г. до н. э.).
40
Против коллег по должности Август воевал в 36 г. (из триумвирата они с Антонием исключили Марка Лепида) и в 32—30 гг. до н. э. против самого Антония.
41
Марк
42
Ради риторического эффекта Сенека синхронизирует победы Августа и заговоры (Мурены и Цепиона в 23 г. до н. э.; Эмилия Лепида в 31 г. до н. э.; Эгнация Руфа в 19 г. до н. э.) против него, хотя заговоры прекратились раньше, чем были достигнуты перечисленные победы.
6. Не успел он избежать этой напасти, как новая повергает его, уже надломленного годами, в содрогание: на сей раз его собственная дочь и целый рой благородных юношей, которых прелюбодеяние связало крепче любой клятвы; а тут новый страх, повторяющий тот, который уже был однажды: опять женщина в союзе с Антонием [43] . Эти гнойники [44] он отсек вместе с членами; но тут же вспухли новые. Словно в слишком полнокровном теле, где-то постоянно прорывалось кровотечение. И вот он мечтал об отдыхе и досуге; мысли о нем заставляли отступить заботы и горести — это было главное желание человека, имевшего власть исполнять желания.
43
Имеется в виду дочь Августа и Скрибонии Юлия, рожденная в 40 г. до н. э. Среди ее многочисленных любовников во время ее брака с Тиберием был и Юлл Антоний, сын триумвира Марка Антония, устроивший во 2 г. до н. э. заговор. Август усмотрел в Антонии-младшем и Юлии повторение той опасности, которая когда-то грозила ему со стороны другой пары: Антония-старшего и Клеопатры. Юлия в том же году была отправлена в изгнание, а Антоний покончил с собой.
44
Если верить Светонию (Август, гл. 65), Август называл свою дочь Юлию и двух ее детей Агриппу Постума и Юлию своими тремя язвами и раковыми опухолями (tres vomicas ac tria carcinomata sua).
Глава V
1. Марк Цицерон, которому пришлось разрываться между Катилинами и Клодиями, с одной стороны, Помпеями и Крассами, с другой, между откровенными врагами и сомнительными друзьями; которого швыряло и било в волнах водоворота вместе с идущим ко дну государством, а он все пытался спасти его и в конце концов потонул с ним вместе; которому не довелось ни узнать покоя в счастье, ни терпеливо переждать несчастье, — сколько раз он проклинал свой ненавистный консулат, хотя сам же и восхвалял его — если и не без причины, то во всяком случае без меры.
2. В одном письме к Аттику, отправленном, когда Помпей-отец уже был разбит, но сын вновь собирал в Испании рассеянную армию, он просто рыдает: «Ты спрашиваешь, чем я занят? Торчу в своем Тускулане, полусвободный, полураб». И затем принимается оплакивать всю свою прошедшую жизнь, жаловаться на настоящую, с отчаянием глядя в безнадежное будущее.
3. Цицерон назвал себя «полусвободным». Но, клянусь Геркулесом, мудрец никогда не унизится до того, чтобы его можно было назвать подобным именем! Мудрец не может быть полусвободным: его свобода тверда и всегда остается незыблема; он ничем не связан, сам себе хозяин и не подчиняется никому. Ибо кто может встать над тем, кто возвысился над самой судьбой?
Глава VI
1. Ливий Друз, муж весьма решительный, крутого и горячего нрава, вздумал внести новые, неслыханные прежде законы, чем навлек на страну большую беду в лице двух Гракхов [45] . Окруженный толпами приверженцев со всей Италии, он не предвидел исхода своего дела, пока не очутился в таком положении, когда и продолжать его было нельзя, и бросить однажды начатое уже не в его власти; тут-то он, говорят, проклял свою жизнь, с малолетства не знавшую ни минуты покоя, и высказался в таком роде: дескать, один он среди римлян даже маленьким мальчиком не знал ни выходных, ни праздников. Еще совсем крошкой, одетый в претексту [46] , он решался выступать перед судом в защиту обвиняемых и испытывать силу своего влияния на форуме, причем, говорят, настолько действенно, что некоторые приговоры определялись его речами.
45
Ливий Друз — народный трибун 91 г. до н. э., предлагавший радикальные реформы, в частности упразднение всаднического суда (Т. Моммзен называет его «Гракхом от аристократии») и предоставление прав римского гражданства союзникам. По всей Италии у него было множество сторонников, в Риме же его планы встретили сопротивление; Друз был убит, после чего Риму пришлось два года (91—89 гг. до н. э.) воевать с союзниками.
46
Претекста — тога с широкой пурпурной полосой, которую носили мальчики до 16 лет (такую же претексту носили и высшие магистраты и военачальники).