Философский словарь

Конт-Спонвиль Андре

Живое существо, принадлежащее к какому-либо виду, но рассматриваемое с точки зрения его отличия от прочих существ. Нет ничего обыкновеннее индивидуума и нет ничего специфичнее его. Индивидуум это банальность быть собой.

Термин «индивидуум» применяется, в частности, для обозначения человеческого существа, но не столько в качестве субъекта, сколько в качестве объекта, как результат, а не как принцип, как элемент (данной совокупности: вида, общества, класса и т. д.), а не как личность.

Таким образом, индивидуум – это кто угодно, при условии, что он есть кто-то.

Значит ли это, что понятие индивидуума неразделимо? Этимология слова подталкивает именно к такому толкованию – латинское «individuum» есть перевод греческого «atomon» (неделимый). Доказательством этот аргумент сегодня служить уже не может – мы ведь знаем теперь, что атом делим, хотя весь опыт нашей жизни заставляет думать, что что-то здравое в этом рассуждении

есть. И дело, конечно, не в том, что нельзя взять и разделить живое существо, а в том, что то индивидуальное, что содержится в каждом из нас, не поддается разложению. Безногий инвалид не превращается в половинку индивидуума.

Индукция (Induction)

Вид доказательства, в классическом понимании определяемый как переход от частного к общему, или от фактов к закону. Тем самым противостоит дедукции, которая обычно идет от общего к частному, от принципа к следствиям.

Нетрудно догадаться, что индукция, расширяющая поле толкования, ставит перед нами гораздо больше вопросов, чем дедукция, сокращающая это поле. Приняв допущение, что все люди смертны, мы уже не будем сомневаться, что данный конкретный человек смертен: ведь единичное есть подмножество универсального. Но сколько человеческих смертей необходимо наблюдать, чтобы убедиться, что ни один из них не бессмертен? На практике, а также психологически – гораздо меньше, чем их умирает на самом деле. Но с точки зрения логики? Как осуществить переход от единичных суждений, число которых всегда конечно («Такой-то человек смертен, и такой-то тоже, и такой-то, и т. д.»), к суждению универсального характера («Все люди смертны»)? Именно это со времен Юма и именуют проблемой индукции. Сколько белых лебедей надо увидеть своими глазами, чтобы точно знать, что все лебеди белы? Сколько тел в свободном падении надо изучить, чтобы твердо усвоить: в пустоте все они падают с одинаковой скоростью? Надо или осмотреть всех лебедей и измерить скорость падения всех тел, что, разумеется, невозможно, или предположить, что после наблюдения некоторого количества случаев можно сделать вывод о том, что и все следующие наблюдения приведут к тем же результатам. Однако последнее предположение, а именно то, что будущее будет походить на настоящее, вовсе не разумеется само собой и не может быть доказано ни средствами дедукции (поскольку речь идет о фактическом вопросе), ни средствами индукции (поскольку всякая индукция уже содержит предположение). Следовательно, индукция всегда приводит к выводам, выходящим за рамки логических возможностей: формально она ненадежна, а эмпирически – сомнительна. Доверие, которое мы питаем к подобному виду доказательства, основано больше на привычке, как утверждает Юм, чем на логике («Трактат о человеческой природе», часть I, глава 3; «Исследование о человеческом познании», глава IV). Тем не менее в области познания мира обычно именно индукция поставляет дедукции общие принципы, из которых последняя выводит следствия. Если индукция сомнительна, так же сомнительна и дедукция в приложении к опыту. Да здравствуют Юм и скептицизм!

Для решения проблемы индукции лично мне видится всего один удовлетворительный путь. Это путь, предложенный Поппером, путь радикально-негативный. Поппер показал, что логически достоверной индукции не существует. Но как же тогда возможны экспериментальные науки? Благодаря дедукции. Мы формулируем принцип (гипотезу, закон, теорию), а уже из него выводим следствия (например, в форме предвидения). Если опыт опровергает эти следствия, значит, избранный принцип ложен. Если опыт не опровергает следствия и до тех пор, пока он их не опровергает, мы считаем принцип вероятно истинным. Это значит, что он хотя бы временно выдерживает испытание реальностью. Следовательно, «из эмпирических данных можно сделать вывод только о ложности теории, и вывод этот будет чисто дедуктивным» («Предположения и опровержения», I, 9; см. также «Логика научного исследования», часть I).

Аргументация Поппера, как отмечает он сам, построена на «асимметрии между верифицируемостью и фальсифицируемостью – асимметрии, которая возникает из логической формы универсальных высказываний»: из истинности единичных высказываний нельзя сделать вывод об истинности универсального высказывания (наличие десяти тысяч белых лебедей не может служить доказательством тому, что все лебеди белы). «Такое рассуждение, приводящее к утверждению ложности универсальных высказываний, – заключает Поппер, – представляет собой единственный вид выводов чисто дедуктивного типа, который идет, так сказать, “в индуктивном направлении”, т. е. от сингулярных высказываний к универсальным». Таким образом, не существует ни индуктивной логики, ни логически доказательной индукции. Есть лишь то, что можно назвать индуктивным следствием (мы легко совершаем переход от частного к общему или универсальному), которое и позволяет нам формулировать научные законы, например закон о падении тел. Эти законы возможно истинны и доступны эмпирической проверке. Наукам и человеческой деятельности большего и не требуется.

Инерция (Inertie)

Как ни парадоксально звучит, но инерция это прежде всего сила – сила тела сохранять свое положение

в движении или покое. Действительно, согласно принципу инерции материальный объект сам по себе сохраняет состояние покоя или равномерного прямолинейного движения. Он не может сдвинуться с места (если находится в покое) и не может отклониться в сторону или остановиться (если он движется), если на него не воздействует внешняя сила. Таким образом, инерция это не неподвижность (тело, находящееся в равномерном прямолинейном движении, демонстрирует ничуть не меньшую инерцию, чем неподвижное тело) и даже не бездействие (инертное тело может производить некоторое действие, например, если оно свалится мне на ногу). Инерция это неспособность своими силами изменить свое движение или изменить себя. Вот почему применительно к человеку слово «инерция» всегда имеет уничижительный оттенок: отказ от попытки изменить себя всегда ведет к внутреннему упадку.

Инквизиция (Inquisition)

Первоначальное значение этого слова – поиск или расследование. Однако Инквизиция с прописной буквы означает весьма специфический вид расследования, ставящий перед собой не теоретические, а полицейские цели. Инквизитор озабочен отнюдь не поиском истины, поскольку убежден, что и так ею владеет, а поиском виновных. Тот факт, что Инквизиция пытала и казнила людей во имя Евангелия, в первую очередь красноречиво свидетельствует о человеческой глупости и опасности фанатизма. Она полагала, как выразился Папа Иоанн Павел II, что истина ярче воссияет в свете костров! Veritatis terror! (Ужас истины (лат.). – Прим. пер.)

Инсистанциализм (Insistantialisme)

Мне пришло в голову использовать это слово отчасти из озорства и из желания противопоставить его экзистенциализму, утверждая свою собственную позицию («Бытие-время», VII). Существовать (экзистировать) означает быть вне – вне себя, вне всего. Инсистировать – значит быть внутри и всеми силами стремиться там остаться. Это философия имманентности, силы, сопротивления (у Эпикура это энергия; у стоиков – напряжение; у Спинозы – conatus; у Ницше – воля к власти; у Маркса – интерес; у Фрейда – влечение). Ведь абсолютного вне не существует, как не существует трансцендентности и потустороннего мира; есть лишь этот мир, а это значит – есть все сущее. Инсистанциализм – не форма гуманизма. Это учение о бытии, а не о человеке. Оно учит, что сущность предшествует существованию; вернее говоря, что не существует ничего, кроме того, что есть (в настоящем бытия сущность и существование, разумеется, сплетены воедино; Спиноза называет это актуальной сущностью, являющей собой единое целое с потенцией в действии («Этика», часть III, теорема 7 и доказательство) и продолжающей быть: не существует ничего, кроме того, что настойчиво стремится к бытию. Это уже не философия человека, но философия природы. Не философия трансцендентности, но философия имманентности. Не философия ничто, но философия бытия. Не философия субъекта, но философия становления. Не философия сознания, но философия действия. Не философия свободы воли, но философия необходимости и освобождения.

Инстинкт (Instinct)

Навык, передаваемый биологическим путем. Человек почти полностью лишен инстинктов. У него есть побуждения, которые нужно воспитывать.

Инструмент (Outil)

Изготовленный руками человека предмет, приносящий пользу? Конечно, хотя то же самое можно сказать о кресле и кровати, которые инструментами не являются. Инструмент полезен, но он полезен для выполнения какой-либо работы; это изготовленный предмет, который служит изготовлению или преобразованию других предметов. В способности к изготовлению инструментов долгое время видели особое свойство, присущее человеку, получившему определение Нomo faber (человек делающий (лат.). – Прим. пер.) (см., например, Бергсон, «Творческая эволюция», глава II). Сегодня палеонтологи и этнологи высказываются более сдержанно, поскольку установлено, что крупные обезьяны (как и гоминиды, существовавшие задолго до появления вида Нomo sapiens) также способны изготовить тот или иной инструмент. Эта способность свидетельствует скорее о наличии ума, чем о человечности, тогда как никаких доказательств того, что человечество начинается с ума, нет, а следовательно, нельзя сказать, что оно начинается с изготовления орудий труда. Инструмент – всего лишь средство; подлинно человеческими являются лишь цели.

Интеллект (Intelligence)

Большая или меньшая способность решать проблемы, иначе говоря, способность понимать новое и сложное.

Интеллектуал (Intellectuel)

Человек, живущий благодаря своей способности мыслить и ради того, чтобы мыслить.

Выбор здесь невелик. Либо мизерность (мыслить, чтобы жить), либо иллюзия (жить, чтобы мыслить). Глупых профессий не бывает, как нет и интеллектуального тщеславия.