Фима и всё. Том 1
Шрифт:
— Дублия живость. Дублия живость. Живот, живот, живот.
Теперь она шептала мягко и осторожно, вливая магию в страшный порез так, чтобы та не расплескалась. Каждая капля была сейчас нужна. Ещё на середине заклинания кровь прекратила увлажнять почву под Красибором. А когда Фима завершила свой речитатив, рана начала затягиваться прямо у неё на глазах. Она накрыла мужскую шею ладонью и ощутила, как срослись вновь трахея, мышцы и хрящи.
— Дублия дыхати, — зашептала она, подставив палец под нос спутника.
Но движения воздуха
— Дыхати, придурок! — процедила она, стараясь сохранять концентрацию. — Дублия дыхати.
Наконец, она услышала хриплый скрежет, а грудина Красибора неровно заходила вверх и вниз. Мужчина дышал как мог, сросшаяся трахея болела нещадно, а лёгкие с трудом раскрывались, уже успев забыть своё привычное движение. И лишь сердце было спокойно и продолжало гонять кровь по телу. Оно ни на секунду не остановилось за эти тревожные минуты. Да и не смогло бы.
Фима облегчённо выдохнула. Расплакалась. Она сгорбилась и упёрлась лбом в грудь Красибора. Его неровное, но постоянное дыхание успокоило её.
— Так, не раскисать, — скомандовала она сама себе, выпрямляясь и вытирая слёзы со щёк. — Стрясу потом с тебя оплату, — ворчала она, осторожно вынимая крупные и средние осколки, сразу же останавливая кровотечение быстрым пасом руки.
Для небольших ранок этого было достаточно, слава Богу и богам, душам и духам. Ведь магия в ней плескалась уже на самом донышке.
— Каждый день будешь мне кари покупать да воду на этаж таскать, — продолжала она причитать, то и дело поглядывая на Красибора и проверяя, дышит ли он, бьётся ли сердце.
Убедившись, что все опасные ранения залечены, Фима поднялась на ноги. Она пошатывалась, её то и дело уводило в стороны. Держась за стены, она поднялась на третий этаж, чтобы проверить перед выходом Александра. К счастью, он лежал там же, где они его оставили. Дышал ровно и плавно, по щекам разлился слабый румянец. Девушка приложила ладонь к его лбу — температура была в норме. Казалось, блондин просто уснул.
И после этого Фима вышла на балкончик, где стояла, прислонённая к стене, высокая метла. Застывшие в самом цвету белоснежные треугольники каштана истончали нежный аромат, а ирисы, мелькавшие между многолапыми каштановыми листьями, нежно подставили листья ветерку. Заряда в метле было меньше половины, но Фима должна была рискнуть, чтобы привести помощь как можно быстрее.
Девушка вновь поднялась на верхний этаж. В этот раз не перепрыгивая через ступеньки. Опустошённая, она еле переставляла ноги. Казалось, каждая весила по сто килограммов. Зайдя в спальню Александра, она сразу проверила его пульс: сильный и ровный. Лицо его по-прежнему было спокойным и умиротворённым.
Девушка поймала себя на мысли, что это даже раздражает. То говорила в ней переутомление. Фима вновь убедилась, что у мужчины не было жара (а его, к счастью, не было), и тоже легла на кровать. Она устроилась на почтительном расстоянии. Придала ноги к груди и, приняв позу эмбриона, устало разглядывала профиль Александра.
«Такой красивый, — думала она. — И без всяких чар».
Девушка рассматривала любимое лицо: длинные ресницы (она время от времени называла его пони за это), большой ровный нос, пухлые губы. Высокий лоб, густые тёмные брови и в противовес им очень светлые локоны — ей нравилось всё в его лице, а вот причёска… Иногда она предлагала Александру либо подстричься, либо отпустить волосы, а то эта непонятная средняя длина, как ей казалось, была ни туда, ни сюда. Сейчас же Фима провела руками до прядям, прикрывавшим уши, и подумала, что и причёска у него идеальная. Всё в нём идеально, когда он живой.
Веки её становились тяжелее с каждой секундой, и вскоре девушка уснула тяжёлым поверхностным сном.
Ей снилась темнота. Густая, она клубилась облачком размером с человека. И хихикала — зловеще, мерзко. Как хихикают коварные лесные духи-пауки, когда видят, что жертва уже попала в их паутину, и можно поиграть.
Темнота приблизилась к ней, и тогда девушка увидела, что у неё были глаза. Человеческие, чёткие, с чёрными веками и ресницами. И Фима узнала эти глаза. Не могла не узнать.
Два болотисто-зелёных огонька приблизились к ней, внимательно вглядываясь, разъедая взглядом кожу, мышцы и кости.
— Сбереги его, — прошипела темнота.
Она говорила свистяще, с трудом выталкивая звуки из своего нутра. Будто уже разучилась говорить, но силилась вспомнить как это делается.
А потом Фима проснулась.
Открыв глаза, она тут же окунулась в соцветие совсем разных звуков: людские голоса, жужжание заведённого мотора, хлопанье дверей и торопливый топот ног.
— Готовы? — спросил коренастый мужчина, стоявший у противоположной стороны кровати.
— Давайте.
— Агась.
Это ответили ему ещё двое: один высокий и толстенький, с животом-арбузом, и второй — его полная противоположность: тощий, пониже Фимы ростом. У худого была искренняя щербатая улыбка, которой он поприветствовал Фиму, заметив, что та проснулась:
— Ты как, сестрёнка?
— Нормально, — Фима настороженно приподнялась на локтях.
Она узнала братьев Каракулиных, их соседей. Удивительно, как эти двое так хорошо ладили: ну истинно медведь и сурок.
— Помоги тогда нам, пожалуйста, — попросил Артём, тот, что с арбузом. — придержи Шурика за плечи, чтоб поровнее мы его переложили.
Арифметика тут же подобралась и оживилась, увидев носилки в их руках. Третий из них — Батя Каракулин, довольно хмыкнул и ухватился за ноги Александра:
— На счёт три, Фимочка. Раз, два, взяли!
Она послушно подхватила друга и вместе с Батей Каракулиным они бережно перенесли его на белое полотно, прикреплённое ремнями к древкам от разряженных мётел.