Финикс. Трасса смерти
Шрифт:
А мои мысли блуждают, выведенные из равновесия моим собственным скулежом. Спроси любого гонщика, каково себя чувствовать в хвосте после того, как был в первых рядах. Нет, не надо. Лучше другое. Я очнулся, сообщил Бэкингему, что шины — ни к черту, и вырулил с трассы к гаражам. Было утро пятницы. Времени полным-полно. Времени поболтать с Нотоном, только что вернувшимся из Японии. Времени поглядеть, что там на мониторах у Лореля с Харди, этих убийц и подонков.
Я плохо знал Нотона. У него было достаточно власти, чтобы убить Фила и Алистера, оставаясь в тени. Управляя группой компаний, разбросанных по всему миру, с общим доходом в 2,4 миллиарда, все, что ему надо было сделать, — это щелкнуть пальцами, и «Фелпс» прибежит на задних лапках. Нотон оказался в стесненных финансовых обстоятельствах, под прессингом, загнанным в угол, как говорил Каслмен. Когда погиб Алистер, он был в Японии, а когда убили Фила, он находился в Нью-Йорке. Так что прямой связи убийств с ним не прослеживается. Мне
На верхнем этаже нашей автомобильной обители, оснащенной кондиционерами, стояли рядами компьютеры, поблескивая на экранах непогрешимыми цифрами. За клавиатурой одного из них сидел Харди, вглядываясь в поступающие данные, позади него стоял Лорель.
— Привет, Форрест! — сказал Харди. Рубаха-парень. — Как дела? — Перед ним перемещались сверху вниз цифры, цифры. Он и сам отлично знал, как дела. Я не ответил на его вопрос.
За другой клавиатурой сидел Джим Бартон, мой инженер по гонкам, и занимался тем же самым. Он повернулся вместе с креслом ко мне, и я увидел расстроенное, морщинистое лицо, печальное, как у сборщика налогов. Он провел ладонью по своему лысому черепу. У Джима был дар вникать в дело до малейших деталей, да еще и огромное терпение, а чтобы пробиться сквозь джунгли цифр, необходимо и то и другое. Нотой, как зритель на этом компьютерном шоу, стоял чуть позади, поэтому, чтобы разговаривать с ним, им приходилось оборачиваться назад. Небрежный кивок в сторону экранов подтвердил тот факт, что мое появление не осталось незамеченным.
Сейчас Нотон был без своих кожаных одеяний, но в костюме высшего руководителя гоночной команды — в пурпурном пуловере команды «ЭФОГК» с опущенным воротником, на нагрудном кармане были вышиты буквы ЭМРОН,а над ним — ГК,т. е. «Главнокомандующий». Это его небольшая шутка. И естественно, он был в спортивных, застиранных, выцветших и крайне мятых джинсах, что должно символизировать «своего парня», «одного из наших». У него была привычка создавать себе ореол человека, лучше информированного, чем кто-либо еще из окружающих, как будто у него под рукой находились недостающие элементы головоломки по имени «жизнь». Нотон — симпатичный высокий мужчина с длинными седеющими волосами, привыкший командовать. На длинном лице и в морщинах на лбу лежала печать огромной ответственности за корпорацию. Нижняя челюсть несколько выдавалась вперед, говоря о человеке с волевым характером, достаточно крупном и сильном, чтобы нарушать правила, если этого требовали интересы корпорации. Короче, у него был облик ясноглазого, целеустремленного, дальновидного бизнесмена, готового хоть сейчас на обложку какого-нибудь делового журнала.
После обеда в четверг он появился на автодроме на черном мотоцикле, одетый в подобающий случаю узкий кожаный мотоциклетный костюм, дополненный белым шелковым шарфом и тяжелыми черными мотоциклетными сапогами до колен. Седые волосы были перевязаны на затылке лентой, на лбу — солнцезащитные очки, ключ к этому — загар Карибского моря. Все вместе придавало ему вид законченного фашиста нового поколения — Штурмовик Нотон, Верховный Главнокомандующий Войск СС Корпорации.
Единственной деталью, подпортившей Сэму снимок нового «Орла индустрии», намеченный к публикации в следующем номере «Форбса», было то, что в эти выходные забастовали французские водители грузовиков и заблокировали основные транспортные магистрали. Поэтому когда кортеж Сэма — в него входили лимузин с самим Сэмом, сопровождаемым Имаджи — модным фоторепортером, с пятью ассистентами, включая грубоватую на вид даму среднего возраста с прогулочной корзиной, полной предметов макияжа для великого человека, его группа по связям с общественностью, странники, личный секретарь и исполнительный помощник (а вся кавалькада насчитывала один лимузин, два микроавтобуса и пять легковых машин) — направился по объездным дорогам, надеясь не привлечь к себе особого внимания, то все, кому делать нечего, устремились туда же. Среди них оказалась одна французская студентка, любительница фотографии, которой посчастливилось оказаться на той же проселочной дороге как раз позади машины шефа, и она остановилась, когда остановился лимузин Сэма, не доезжая нескольких сот метров до дороги номер 7. Студентка засняла Сэма, выходящего из своей машины в своих кожах. Она также засняла мотоцикл, который подвели к «Орлу индустрии», а также и длинноволосого Имаджи — модного в этом году фоторепортера из журнала «Вог», скакавшего вокруг, пока Сэм стоял вскинув голову, положив руки в крагах на руль и зажав между ляжек седло мотоцикла. Местные газеты, имевшие понятие, что хорошо для них, опубликовали официальную версию, но французская, германская и итальянская левая пресса и британские таблоиды распечатали серию снимков с Сэмом, высовывающим длинные ноги в кожаных штанах из своего «лимо», Сэма, морщащегося, пока девушка-гример пудрит его физиономию в машине, пока торчат на перекрестках. Мне лично больше всего нравилось фото, где женщина по «связям с общественностью» поддерживает его за руку, пока он задирает ногу на мотоцикл, а на заднем плане торчит его «лимо». Этот снимок показали по международным каналам ТВ. «Дейли мэйл» назвала его «Мотоциклистик», и это имя прочно приклеилось к нему у нас на автодроме в этот уик-энд.
Правда, я лично не слышал, чтобы кто-либо назвал его так в лицо. Даже в своих старых джинсах и дешевой рубашке Сэм сохранял осанку. Во время беседы с людьми он не крутил головой, все поворачивались к нему и слушали. Так сказать, толкач и потрясатель рассказывает о толчках и сотрясениях. Люди с большими деньгами всегда привлекательны. Думаешь, что надо как-то научиться, как себя держать, если вдруг окажешься близко к ним. И чем ближе ты к ним, тем более нелепыми они становятся в твоих глазах.
Мы всматривались, в экран компьютера в мастерской, и Нотон произнес:
— Похоже, ты не можешь управиться с машиной. Ты отстал от Рассела на полторы секунды, Эверс.
— Рассел водит лучше. Если хочешь знать причину, то я езжу медленнее, потому Что управлять тяжелее. Предел возможности машины, Сэм, — сказал я, — определяют, переступая его. Шины перегреваются и скользят. Настройка в порядке, мы много времени не наберем, меняя настройку машины. Нам просто не хватает мощности и прижимной силы. В квалификации сегодня я потеряю еще полторы секунды, разве только солнце не вмешается и не сделает трассу медленной и для всех остальных. В любом случае мы будем в верхней половине.
— Давайте просмотрим некоторые участки, где ты потерял время, — не обращая внимания на меня, сказал Сэм.
Всего две недели руководит командой и, естественно, несет чепуху. В цифрах всегда можно найти ответ.
На борту современной гоночной машины находится 258 измерительных устройств, на которые можно взглянуть в любой заданный момент или в любой заданной точке любого круга гонки «Гран-при». Обороты, передача, угол скольжения, коэффициент трения, положение дросселя, отклонение тормозной педали, сила ускорения или замедления — это самые очевидные параметры. Меньше внимания при анализе мы обращаем на отклонение бампера, кручение труб, угол отражения при столкновении шин со стенкой и их эффекты, которые замеряются лазерными сенсорами высоты езды. Вдобавок, если желаете, можно вычислить реакцию амортизаторов на столкновение. И клянусь Господом, мы этим занимаемся. Конечно, вместе с анализом условий трассы, радиуса поворота, поверхностных условий дорожки, неровностей трассы. И все эти результаты измерений можно связать с параметрами настройки машины, то есть низко- или высокоскоростной удар в амортизаторах, степень сжатия пружины, инерция и движение, высота езды на каждом повороте, настройка каркаса и крыльев машины — это лишь малая толика информации.
Как-то Алистер подсчитал, что если распечатать замеры всех моментов на всех кругах гонки только одной машины, только в один из заездов — и можно будет заполнить все полки всех библиотек Британии этой абсолютно бессмысленной информацией.
При всем этом изобилии данных мы не обращаем внимания на большую их часть. Можно ослепнуть, если просматривать колонки цифр все подряд. Мы выискиваем необычные моменты, которые запоминаются водителю. Хороший гонщик тратит уйму времени, стараясь вспомнить мелочи: например, как вела себя машина, входя в левый поворот в конце прямой, входящей в длинный правый поворот на семнадцатом круге, как раз в начале правого поворота. Потом он проводит часы вместе с техниками за тем, что высматривает «хоть какой-нибудь просвет» в этом частоколе цифр. Я не беспокоился здорово о цифрах. С другой стороны, я ни у кого не вырывал дверей на обгонах. Я просто крутил колеса.
— У Рассела другое крыло?
— Впереди на два градуса больше, — ответил Харди, — а сзади на три градуса меньше.
— Проверьте, не круче ли у него поворот. Если да, давайте попробуем эту штуку.
Харди окинул меня пустым взглядом охранника с плохо скрытым подозрением и недовольством. Его настоящее имя… простите, но я не знаю его настоящего имени. Он нам сам представился как Лачс. Уильям Говард Лачс. Росту в нем было примерно на сто восемьдесят пять, а весил более ста десяти. У него — бычье круглое лицо, маленькие глазки-бусинки и редкие черные волосы, зачесанные назад для камуфляжа лысины. Руки выглядывают из рукавов, а на волосатом мощном запястье виднелись маленькие золотые часики на тонком золотом ободке. И еще не выпускал изо рта жвачку.
Партнер Харди — Лорель — отирался позади него. Специальностью Лореля была электроника, как бортовая, так и внешняя. Он больше, чем Харди, походил на отставного полузащитника, но имечко у него, наверное, тоже было слишком примечательное, чтобы выдавать его каждому встречному. Нам он представился как Ричард Сайкс. Каково бы ни было его имя в действительности, мы звали его Лорелем, потому что у него были водянистые синие глаза и плоское лицо. Никогда не видел, чтобы он улыбался.
Харди набрал код на клавиатуре, экран померцал и выдал сетку цифр.