Финно-угры и балты в эпоху средневековья
Шрифт:
Серьезного разрыва между древностями Карельского перешейка второй половины I — начала II тысячелетия н. э. и последующими, достоверно корельскими, нет. Некоторые различия между материальной культурой того и другого периода объясняются разными социально-экономическими уровнями и бурным этническим развитием корелы в первых столетиях II тысячелетия н. э. Именно в это время вырабатывались присущие только ей этнокультурные особенности. Поэтому имеются все основания утверждать, что племя корела сложилось на западном побережье Ладожского озера и ядром его стало местное население.
Как уже отмечалось, язык корелы — один из древнейших прибалтийско-финских языков, поэтому нужно допустить, что формирование племени корела имело место в I тысячелетии н. э. В пользу этого говорит и карельский эпос, созданный в условиях первобытно-общинного строя (Куусинен О.В., 1950, с. 11–16). Очевидно, Г.А. Панкрушев прав в том, что корела сложилась
Вопрос о происхождении корелы в последнее время плодотворно исследовался С.И. Кочкуркиной (Кочкуркина С.И., 1981, с. 118–123; 1982, с. 37–74), подтвердившей формирование этого этноса на местной основе.
Очевидно, вопрос о формировании племени корела и вопрос о сложении корельской культуры XII–XIV вв. нужно дифференцировать. Формирование племени могло иметь место в I тысячелетии н. э. Формирование же яркой корельской культуры относится к более позднему времени. При этом значительного передвижения населения не было. Корельская средневековая культура впитала в себя элементы культуры Новгорода, Финляндии и Готланда. Так было и при формировании некоторых других культур средневековья.
Трудно сказать, когда область расселения корелы вошла в состав Новгородской земли. Но несомненно, что в XII и последующих столетиях она уже составляла часть этой земли. Известия русских летописей говорят об этом вполне отчетливо. Сведения о кореле начинают появляться в новгородских летописях регулярно с 40-х годов XII в. В 1143 г. корела выступает как союзник Новгорода в походах на емь. Вся последующая история корелы ориентирована на Новгород (Гадзяцкий С.С., 1941; Шаскольский И.П., 1961, с. 117–136; Куза А.В., 1975, с. 186–189; Седов В.В., 1979, с, 79, 80). С.С. Гадзяцкий считал, что земля корелы и ранее XII в. входила в состав основной территории Новгородского государства (Гадзяцкий С.С., 1941, с. 38, 39). Новгородцы не ломали местного уклада жизни корелы и не вводили здесь своей администрации. Корела, хотя и была зависимой от Новгорода и платила ему дань, сохраняла внутреннюю самостоятельность. Взаимоотношения Новгорода и корелы в XII–XIII вв. можно считать дружественными. Новгородцы опирались на корельскую племенную знать и сохраняли старый племенной уклад. Чтобы нейтрализовать шведское влияние и закрепить корелу под властью Новгорода, князь Ярослав Всеволодович в 1227 г. принудительным путем произвел массовое крещение корелы.
Влияние Новгорода на культуру корелы XII–XIV вв. несомненно и огромно. Вся ремесленная деятельность корелы основана на новгородских традициях. Среди корельских металлических украшений немало изделий новгородских ремесленников. Своеобразный корельский растительный орнамент впитал в себя византийские особенности изображения растений и пальметок через посредство новгородской культуры.
Среди племен, названных готским историком VI в. н. э. Иорданом, есть Vasinabroncas или Vasina (Иордан, 1960, с. 150), что, очевидно, соответствует веси. Древнерусская начальная летопись, составленная в XII в., сообщает довольно точные данные о местообитании этого племени и его соседей. «На Белоозере седять весь, а на Ростовьскомъ озере меря, на Клещине озере меря…» (ПВЛ, I, 1950, с. 13). Летопись указывает также, что неславянские пароды, имеющие каждый «язык свой», являются древнейшими дославянскими обитателями северных регионов Восточной Европы: «А перьвии насельници… в Ростове меря, в Белеозере весь, в Муроме мурома» (ПВЛ, I, 1950, с. 18). Позднейшие исследования доказали, что летописные названия племен являются этнонимами (Попов А.И., 1973, с. 65–72, 98-104).
Весь (известная славянам и как чудь) могла обитать не только вокруг Белого озера, но и значительно западнее (Бубрих Д.В., 1971, с. 100). Представление о широком расселении веси утвердилось в науке раньше, чем были выявлены ее археологические памятники. В 1824 г. А.И. Шегрен указал на генетическую связь этнонимов весь и вепсы. Вепсы — современный народ прибалтийско-финской языковой группы, живущий чересполосно с русскими северо-западнее Белого озера, в верховьях рек Суды, Колпи, Ояти и по западному побережью Онежского озера. Еще в XIX в. вепсы заселяли Свирь, среднее течение Ояти и значительные части Тихвинского и Белозерского уездов. В древности их ареал был еще значительнее. Многие русские и советские исследователи положительно решали проблему преемственности веси-вепсов. В.В. Пименов рассмотрел эту тему с наибольшей полнотой (Пименов В.В., 1965, с. 18–187). М. Фасмер, А.И. Попов, Н.И. Богданов доказали, что славянская гидронимия и топонимия Белозерья, юго-восточного Приладожья и Новгородской земли в целом — прибалтийско-финского происхождения. Д.В. Бубрих, А.К. Матвеев, Г.Я. Семина, В.В. Пименов указывали, что прибалтийско-финская (весская) топо- и гидронимия встречены и восточнее Белого озера: на Северной Двине, Ваге, Кокшеньге. Возможно, что обитавшие здесь незначительные группы прибалтийско-финского населения скрывались под названиями: чудь белоглазая (Каргополь) и чудь заволочская (Пименов В.В., 1965, рис. 3, с. 117–171).
Западноевропейские источники упоминают о северном народе виссы и виссанус (весь) еще в XI и XII вв. По Адаму Бременскому, виссы от рожденья седовласы (светловолосы?) (Пименов В.В., 1965, с. 27, 28).
Арабские авторы X–XIV вв. неоднократно упоминали о стране вису (ису, весу). Они сообщали о развитой торговле мехами, которую вели с ней волжские болгары. Подавляющее большинство историков и археологов считают, что страна вису была расположена к северу от верхней Волги, и отождествляют вису с весью. А.П. Смирнов обобщил данные в пользу этого мнения (Смирнов А.П., 1952, с. 225 и др.). Он показал несостоятельность гипотезы Ф. Вестберга, поддержанной в 1941 г. М.В. Талицким, о локализации вису в среднем Прикамье. А.П. Смирнов подчеркивал преобладающее западное направление торговли волжских болгар: обилие болгарской посуды по Оке, Волге (она есть также на Шексне, Суде, Ояти и Кеме), численное преобладание кладов монет на Великом Волжском пути.
Уже в 20-х годах XIX в. З.Д. Ходаковский, путешествуя по северу России, искал на речках Весь, Колпь и Егна следы веси. В 70-х годах XIX в. финляндский археолог и лингвист Д.Е. Европеус производил раскопки курганов на реках Чагодоща, Молога, Оять, Свирь и Олонка. Весь он относил к группе угорских народов и противопоставлял ей чудь Приладожья. Исследователь ошибочно полагал, что открытые им курганы под Бежецком на Молоте принадлежат веси. Материалы же из весских курганов Приладожья изданы были значительно позднее, только в 20-х годах XX в. А.М. Тальгреном и Г. Салоненом (Голубева Л.А., 1973, с. 14). В 1875 г. И.Р. Аспелин также ошибочно отнес к весским курганы, раскопанные им и его предшественниками (Н.А. Ушаковым, Ф.М. Глинкой, Д.Е. Европеусом) в Тверской и Новгородской губерниях. Весские древности не были выявлены и после раскопок И.А. Якубовича (1868 г.) и А.В. Панина (1894 г.) в верховьях Суды. Предвзятое мнение о раннем и полном слиянии веси со славянами, высказанное еще Н.М. Карамзиным, мешало выделению собственно весских древностей. Интерес к памятникам веси заглох, и поиски ее в Белозерье прекратились надолго.
Более успешными оказались археологические изыскания в юго-восточном Приладожье. Многочисленность курганов издавна привлекала к себе исследователей. В 70-х годах XIX в. их раскапывал Е.В. Барсов, полагавший, что они оставлены приоятской чудью. Первые значительные раскопки на высоком для своего времени научном уровне провел в юго-восточном Приладожье Н.Е. Бранденбург в 1878–1884 гг. (Бранденбург Н.Е., 1895). Он раскопал 120 курганов и отнес их к предкам вепсов. Правда, исследователь противопоставлял вепсов веси, относя последнюю к уграм. Н.Е. Бранденбург, а также А.А. Спицын в «Дополнительных замечаниях» к книге «Курганы Южного Приладожья» (Бранденбург Н.Е., 1895) впервые указали на характерные особенности изученной ими культуры: расположение курганов цепью вдоль рек; наличие в основании насыпей зольно-пепельного слоя; наличие очагов с преимущественно меридиональной ориентировкой и своеобразным инвентарем; господство южной ориентировки трупоположений; расположение женских и мужских погребений в различных частях насыпи. Изучение приладожских курганов было продолжено Н.И. Репниковым (1909 г.) и А.И. Колмогоровым (1906–1916 гг.). Последний выявил 178 курганов по рекам Тихвинке, Паше и Сяси, из которых 85 насыпей раскопал (Колмогоров А., 1914).
После Великой Октябрьской революции в исследовании памятников веси наступил новый этап. В 1924 г. В.И. Равдоникас, опираясь на свои работы в Приладожье 1915, 1919 и 1924 гг. пришел к выводу о принадлежности приладожских курганов предкам вепсов — веси (Равдоникас В.И., 1924). В 1928 г. А.М. Тальгрен относил к вепсам древности на территории от Волхова до Белоозера, допуская, что отдельные группы вепского населения могли доходить до рек Онеги и Ваги. В культуре же Приладожья ведущая роль отводилась им скандинавам (Tallgren A.M., 1928).