Фиолетовый гном
Шрифт:
Серега выпил рюмку, выцедил из кофейной гущи оставшуюся вязкую каплю и согласился, что лучше. Все лучше, что кроме пьянки…
Больше он не ходил в гости к Славику. Выпивали вместе еще много раз, но всегда у Сереги. Не хотелось ему больше возвращаться в эту опрятную однокомнатную квартирку в стандартном панельном доме на втором этаже, но без лоджии. Как подумает, так и кажется ему, что вот придут, вот сядут за стол, разольют, закусят, а за спиною будут стоять тени светловолосой женщины и маленького ребенка с доверчивым лицом и большими от любопытства глазами…
Как подумает, спиртное в горле
И почему он сначала решил, что Славик – человек веселый?
7
Да, эта неожиданная, скрытая от чужих глаз драма большого и сильного человека, непробиваемого телохранителя со зверской рожей, могучего Гоблина, поразила его тогда…
Как откровение поразила, вспоминал он. В первую очередь – откровение безнадежности! Глухая обреченность чужого, бесповоротного горя. Безнадежность – вот что всегда пугает в первую очередь, даже прикоснуться к ней – и то страшно…
По дороге домой, сидя в такси, качаясь на волнах теплого, кружащего опьянения, Серега все время вспоминал детские глаза с фотографии. Большая это сила – чистые, широко распахнутые детские глаза. А глаза умершего, погибшего уже ребенка – это большая и печальная сила…
Нет, дети не должны умирать, размышлял Серега, глядя на пробегающие мимо огни вечернего города и выпуская табачный дым в приоткрытое окно машины. Неправильно это, несправедливо… Кто угодно, но только не они. Рано им. Не научились они еще умирать. Человек живет, всю жизнь живет и одновременно учится умирать! А им – рано. Не было у них еще времени научиться… Видимо, так…
Серега вдруг подумал, что был бы хорошим отцом. Наверное. А почему бы и нет? Он спокойный, не раздражительный, снисходительно относится к маленьким человеческим слабостям, а слабость маленьких его вообще умиляет. Он навсегда запомнил, как держал на руках крошечную Жекину дочку, такую теплую, доверчивую, пахнущую свежестью и молоком, как она цапала его за нос крохотными пальчиками и улыбалась подвижным ротиком с четырьмя прорезавшимися зубами. Почему бы ему, Сереге, не быть хорошим отцом?
Сопли, конечно… Размяк. Почему-то от коньяка он всегда становится сентиментальным, размышлял Серега. Именно от него, родимого… Дубильные вещества на него так действуют, что ли?
А что делать? Развернуть таксиста, ввалиться серди ночи к Таньке, благоухая начинающимся перегаром, и потребовать немедленного отцовства? Легко представить что она скажет…
Ну и дура!
Может, под впечатлением от этого разговора Сереге ночью вдруг приснился отец. Никогда он еще не снился ему так отчетливо. Лица Серега почти не видел, но ясно чувствовал, что это он.
Хороший был сон. Во сне Серега рассказывал отцу, как он живет, чего добился… А чего он добился? Просто живет, как может. Как все. Но, все-таки не спился и не вышел в тираж, как некоторые его одноклассники. Уже немало по теперешним временам…
Отец слушал его очень внимательно, кивал ласково, но даже не это главное. Запомнилось восхитительное чувство полной, успокоенной защищенности, которое было у Сереги рядом с отцом. Хороший сон, давно он не видел настолько хороших снов…
С утра Серега собрался, наконец, к родителям на кладбище. Давно собирался. Несколько лет. Все некогда, все потом, как обычно, все чем-то занят. А чем он занят? Кто-то, кажется, Жека, утверждал однажды, что по-настоящему заняты один-два процента от всех людей, если не меньше. Остальные делают вид и придумывают себе непрерывную занятость для поддержания чувства собственной значимости. В этом есть своя правда…
Свинство, конечно, с его стороны, что так долго не был на кладбище у родителей. Но кто сказал, что человек сильно отличается от свиньи, думал Серега, скользя по раскисшей глине между бортиками оградок.
Посидел на могиле у матери, выпил несколько глотков коньяку за помин души, покурил.
За то время, что он не был, кладбище разрослось еще больше, в дальнем, новом конце уже высились вычурные мавзолеи и резные ограды. Здесь, в их углу, все оставалась по-прежнему. Шлакоблочный «тот свет». Только бетон за эти годы облупился, потрескался, и кое-где вытянулись невысокие, дрожащие листвой деревца.
Потом он пошел к отцу. Дядя Виталик, помнится, рассказывал, их хотели похоронить вместе, но администрация кладбища тогда встала на дыбы, мол, не положено. Так и похоронили в разных местах. Но хоть на одном кладбище. Ездить удобно.
У отца Серега дольше просидел на бортике, подложив для тепла газету, курил, прикладывался к коньяку и вспоминал родителей. Какие они были. А какие?
Жили. Как все. Потом умерли. Тоже как все. Можно подумать, что у кого-то бывает иначе. С годами Серега начал все чаще вспоминать родителей, мало они все-таки прожили, да и некогда им было жить. Все больше вкалывали. Жалко их. Да и себя жалко. Жалко всех, если разобраться. А если разбираться еще дальше, то кого жалеть? И зачем? Так жизнь устроена…
Плохо, что он не успел толком пообщаться с отцом, совсем еще маленький был. Серега теперь часто об этом думал. Интересный был человек. И, наверное, мог бы многое рассказать.
Конечно, ради справедливости надо отметить, что отцу никто той отравы насильно в стакан не лил. Его выбор. Он его сделал, и маленький Серега остался много лет назад без отца. Нет, он не злится и не пеняет… Просто сидит на могиле, поминает отца коньяком из фляжки и глубокомысленно рассуждает о том, что выбор всегда есть. Правда, похоже, в пределах отпущенных судьбой рамок. Теперь Серега все больше начинал верить в судьбу. Поэтому, кто делает выбор – это еще большой вопрос…
Он, Серега, например, выбирал редко. Все и так получалось, словно само собой. А он всего лишь спокойно к этому относился…
Спокойное отношение к жизни точно осталось ему от отца. Не от матери же, та спокойной никогда не была, все суетилась, часто до раздражения. Когда-то это его всерьез бесило, вспоминал Серега. Он никогда не понимал суетливости.
Уходя, Серега оставил на могиле отца фигурку маленького гнома. Не фиолетового, такого в магазине не нашлось, но темно-синего. Забавный гномик. Долго не пролежит, сопрут, конечно, ну да ладно.