Фирма
Шрифт:
— Делали. Шурик мне звонил, сказал, мол, все формальности улажены. Просто… Просто ты как бы самый близкий ему человек.
— А что — его не узнать?
— Говорят, не узнать. Обгорел совсем.
— Да? Интересно… Нет, не пойду. Наконец-то он меня в покое оставил. Я теперь и думать о нем не хочу, не то что глядеть. Знаешь, уволь меня от всех этих моргов, больниц…
— Да пожалуйста. Ребята все сделают. Я распорядился.
— Крутой ты, Боря, я смотрю… «Распорядился».
— Да.
— Нет, мне даже нравится. Я десять лет с тряпкой жила, мне приятно, что рядом со мной кто-то, кто может «распорядиться».
— У тебя были сложности с Васильком?
— Ох, е-мое… Снова-здорово! Я тут вчера Мите твоему все уже рассказала. А тебе, Боря, если не возражаешь, как-нибудь в другой раз. Ладно?
— Конечно. Если не хочешь, не надо.
— Ты давай, Боря, к делу. Квартиру, что ли, хочешь купить?
— Хм. А почему ты вдруг об этом?
— Да ты же любитель хаты скупать. У погибших музыкантов. Все знают.
— Прикалываешься?
— Нет, я серьезно. Хочешь — купи. Меня здесь так достало, я уже эти стены видеть не могу.
— Купить можно. Только…
— Что?
— Ладно, возьму, пожалуй.
Гольцман принял решение, и оно ему понравилось.
— За сколько?
— Договоримся. Не волнуйся, я всегда хорошо плачу. Особенно если мне человек симпатичен.
— Ой ли?
— Да.
— Я, то есть, тебе симпатична?
— Не без этого.
— Вот незадача… Что же делать, прямо не знаю. Сразу, что ли, раздеваться?
— Можно не сразу, — серьезно ответил Гольцман. — Можно сначала поговорить.
Борис Дмитриевич затушил сигарету и, сняв со стола бутылку водки, поставив ее на пол возле своих ног.
— Значит, так. Я вижу, что жили вы, Оля, довольно скромно.
Он обвел глазами убогий интерьер кухни.
— Ты наблюдательный такой, Боря, я просто в шоке! — усмехнулась Стадникова.
— Да… Вот я и думаю, что пора бы тебе денег получить за твои мучения.
— Это само собой. Денег… Денег надо бы. Только если честно, Боря… Если бы ты знал, чего мне стоило прожить все эти годы, то понял бы, что никакими деньгами такого не возместишь.
— Да? Ну извини. Кроме денег, я тебе, кажется, больше ничего не смогу предложить.
— Ой ли?
Гольцман внимательно посмотрел Стадниковой в лицо. Глаза ее щурились, на щеках выступил румянец. Ольга облизывала кончиком языка потрескавшиеся, припухшие губы и покачивала головой. Халат сполз с левого плеча, она не поправляла его, демонстрируя Гольцману почти полностью обнажившуюся грудь. Решив не обращать внимания на эти похмельные дамские штучки, которых Борис Дмитриевич в своей жизни навидался достаточно, он решил перейти к главному.
— Оля!
— Да? Я вся внимание.
— Как у вас обстоит дело с авторскими правами?
— Правами на что?
Стадникова хитро прищурилась. Если раньше она просто игриво прикрывала глаза, то сейчас стала похожа на Лису Алису из мультипликационного фильма про Буратино.
— На творчество Лекова, — терпеливо пояснил Гольцман.
— Ах это?… Так меня вчера твой работничек пытал. Я уже все ему сказала. Он тебе что, Боря, не отчитался? Херово работает. Гони ты его в шею.
— Так что же, Оля?
— У меня все права. И завещание есть.
— Завещание? Серьезно? Можно посмотреть?
— А тебе зачем?
— Оля. Если ты хочешь иметь гарантированный кусок хлеба…
— То работать только с вами. Так?
— Давай смотреть правде в глаза…
Трель радиотелефона остановила Гольцмана на полуслове.
— Алло? Привез? Отлично!
Сказав это «отлично», Гольцман опасливо покосился на Стадникову. Та поняла его взгляд, усмехнулась и махнула рукой — «говори, мол, не стесняйся».
— Где? — спрашивал Гольцман, прижимая трубку к уху. — В какой больнице? Ага… Ну, там, вскрытие, все дела… Ах, сделали уже? Хорошо, хорошо… Оперативно… Так, ладно, Шурик, иди отсыпайся, вечером созвонимся. И, знаешь, я сегодня работать не смогу… Все дела на Кирилла — я его назначил главным по этому делу. Все деньги, все вопросы — с ним. Он занимается похоронами и все такое. А вечером мы с тобой выходим на связь. Пока. Обнимаю.
— Привезли муженька мово? — с бабьей подвывающей интонацией спросила Ольга.
— Да, — сухо ответил Борис Дмитриевич.
— И чего?
Ольга встала с табуретки и потянулась. При этом халат сполз и со второго плеча.
— В каком смысле?
Несмотря на серьезность разговора и всей ситуации, Гольцман вдруг почувствовал, что хочет эту девчонку. И она, кажется, совершенно откровенно его провоцирует. Что это? Правду, что ли, говорят, что близость смерти сексуально возбуждает?
— Ну, в больнице он. В Мечниковской. В морге… А что?
— Интересно… Муж все-таки, какой-никакой.
«Да у нее просто шок, — подумал Гольцман. — Конечно. Стресс… То-се… Женская психика. Нервы».
— Если ты думаешь, что у меня шок, что со мной сейчас нельзя говорить, — это напрасно, — сказала Ольга. — Напрасно, Боря. Ты вообще-то расслабься. Ты же свой мужик, сколько лет мы друг друга знаем, а? Помнишь, как на «Россиян» вместе ходили? На «Аквариум»? А? Расслабься, Гольцман, будь как дома.
— Да? Спасибо.
Гольцман еще раз окинул взглядом стены с обрывками обоев. «Быть как дома» в этом вертепе ему показалось совершенно лишним.