Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
Улучшив момент, Истомин наведался в госпиталь к умирающему своему наставнику и другу. Холодею щей рукой Корнилов благословил Истомина, и тот, рыдая в первый и последний раз, выбежал из госпита ля и помчался, не разбирая дороги, на Малахов кур* ган. Все кипело в нем от ненависти к врагу, который отнял у него кумира.
В этот день неприятель был отбит во всех направлениях. Теперь Истомин ежедневно оказывался в самых опасных по обстрелу местах.
Когда его пытались убедить уйти в укрытие, он отвечал, памятуя
— Пятого октября я выписал себя в расход. Мне бы следовало еще тогда погибнуть. Да, видно, англичане и французы — худые стрелки.
Теперь вся энергия была направлена на поднятие духа защитников, заботу о них, совершенство защиты порученного ему четвертого отделения. Под его начальством вскоре, кроме морских команд, оказалась едва не больше чем дивизия. Он всюду успевал, спал не раздеваясь, два-три часа в сутки.
В первые дни декабря ему неожиданно доставили пакет и сверток из вражеского лагеря.
— Нынче шлюпка с белым флагом подошла к Кон-стантиновскому равелину, — докладывал офицер, — парламентер просил передать вам сие от ихнего флагмана. Осмелюсь доложить, что англичанин не остановился на наши сигналы, а высадился на берег и нахально разглядывал бастион и батареи. Пришлось его быстро спровадить.
Недоумевая, Истомин вскрыл пакет и, взглянув на подпись: «Адмирал Лайонс», развернул сверток. В аккуратной упаковке лежала круглая головка сыра.
Невольно усмехаясь, Истомин читал написшшог и прысканных выражениях послание своего давиеп» .u m комца и, как знал Истомин, нынче флагмана англ и й | кой эскадры. Его флагманский корабль «Агамемнон» «тоял на якоре головным напротив Константиновского равелина и методично обстреливал Северную сторону. ( щучилось необычное, свойственное только морякам. Г. мирную пору, принадлежа к разным державам, они могут запросто дружить, коротать время в каком-либо порту за бокалом доброго вина. Но придет время, и они окажутся врагами. Будучи человеком хорошего воспи-тлния, Истомин не задержался с ответом.
«Любезный, адмирал! Я был очень доволен вашей присылкой. Она привела мне на память наше крейсерство, от которого сохранились у меня неизгладимые впечатления и вызвала передо мной со всей живостью обстановки то время, какого теперь нет. Я не забуду Афины и Мальту.
Ныне через столько лет мы опять вблизи друг от друга, но хотя мне и можно вас слышать, чему доказательством служит 5 октября, когда голос мощного «Агамемнона» раздался очень близко, но я не могу пожать вам руку.
В таких-то слишком, по-моему, церемонных формах благодарю я вас за добрую память и за дружескую присылку. Позвольте мне в свою очередь предложить вам добычу недавней охоты: крымские дикие козы превосходны.
Вы отдаете справедливость нашим морякам, любезный адмирал; они действительно заслуживают похвалу, похвалу судьи, столь сведущего, но, как мне кажется, несколько взыскательного.
Они наша гордость и наша радость...
Примите, любезный адмирал, изъявление моей преданности».
Но Истомин не оставил без внимания бесцеремонность послания Лайонса.
«Заговорив о морском деле, пользуюсь случаем заявить об одном обстоятельстве, которое, без сомнения, есть дело случая, но которое, если будет повторяться, то может повлечь к неприятностям. В последний раз стимер, посланный для переговоров, подошел к самым пушкам крепости, тогда как он должен был вне линии наших огней дожидаться гребного судна, высланного к нему навстречу. Вы хорошо сделаете, сказавши словечко на этот счет и впредь, конечно, не выйдет недоразумений».
Отдавая должное неустрашимости защитников Малахова кургана, Истомин не скупился на награды. Во время первого штурма вместе с моряками на бастионах отважно сражались заключенные, освобожденные из тюрьмы Корниловым. Среди них был Демьян Пассек. Дважды раненный, он не покидал бастион, вызвался идти в самые опасные места. В ту пору законом запрещалось награждать осужденных. Вопреки закону, Истомин приколол на робу Демьяна Георгиевский крест.
Переживая за надежность обороны Малахова кургана со стороны Килен-бухты, Истомин три месяца добивается у Меншикова разрешить устроить на холме Кривая пятка солидное укрепление.
В феврале батальоны Селенгенского и Волынского полков начали строить редуты под носом у неприятеля. Французы ночью атаковали их, но с Малахова кургана и пароходов на них обрушился шквал огня. Появились новые редуты Селенгенский и Волынский, а летом и Якутского полка. «Инженерные сооружения на Малаховом кургане, без содействия Тотлебена, Истомин с помощью инженера Ползикова сооружал сам». Другой участник обороны, инженер А. Орда, красочно описал труд людей на Малаховом кургане.
«Исполнение этих огромных работ под огнем неприятеля... при твердости грунта... при постоянно весьма ненастной погоде, зачастую сменявшейся метелями и морозами, доходившими до 5 и 8 градусов и притом, что войска не имели теплой одежды, было сопряжено с весьма большими затруднениями. Но при необыкновенном воодушевлении и усердии наших войск, при энергии главного начальника 4 отделения оборонительной линии контр-адмирала Истомина, всегда выказывавшего горячее участие к инженерным работам, и благодаря настойчивости, неусыпной деятельности и постоянному присутствию среди рабочих ближайшего их руководителя полковника Ползи-кова все оборонительные работы как па Малаховом кургане, так и на прочих участках 4 отделения безостановочно и успешно продвигались вперед».