Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
Турецкий пароход продолжал идти, не спуская флага, а на палубе засуетились фигурки матросов.
На правом борту сверкнули зарницы. Донеслись три резких хлопка, и в четверти кабельтова от «Владимира», чуть по корме тремя всплесками упали три ядра.
Бой начался. Третьим залпом с «Владимира» на неприятельском корабле раздробили шлюпку и срезали флагшток с турецким флагом. Матросы закричали «Ура!». Но неприятель поднял На гафеле новый флаг, что говорило о его решимости продолжать бой. Постепенно противоборство стало равным, с той разницей, что ядра «Перваз-Бахри»
Во время поворота «Перваз-Бахри» несколько вышел вперед, и, присмотревшись, Бутаков понял, что наиболее слабое место у противника — кормовая часть. Там не было ни одного орудия. Поэтому, когда «Перваз-Бахри» начал поворот вправо, пересекая курс «Владимиру», Бутаков приказал замедлить ход, пропустить вперед турок.
До сих пор Корнилов не проронил ни слова. Корнилову впервые, как и всем морякам «Владимира», довелось стать участником первого боя военных пароходов. Многое здесь было по-новому, а главное, независимость маневра курсом и скоростью от ветра. Бутаков действовал грамотно и решительно, а теперь почрму-то промедлил.
— Что вы задумали? — спросил Корнилов, подойдя к Бутакову, пока турецкий пароход на циркуляции прекратил стрельбу.
Показав на корму «Перваз-Бахри», Бутаков ответил:
— Ваше превосходительство, у турок на корме нет ни одной пушки, а бортовые нас не достанут, мешает надстройка. Нынче он ворочает на зюйд в сторону Анатолии, безусловно, улепетывать собрался. Думаю, пропустить его, зайти с кормы и ударить всем бортом продольным огнем.
Слушая командира, Корнилов улыбался в усы, не мог внутренне не восхищаться действиями Бутакова, его сметливостью в совершенно новом деле.
Пропустив «Перваз-Бахри», Бутаков зашел с кормы, прибавил скорость, повернув влево, открыл беглый огонь правым бортом. Ядра и бомбы разнесли в щепки все шлюпки, прострелили трубу, сбили грот-мачту. Турецкие матросы заметались по палубе, но их пушки молчали. Было видно, как матросы торопливо вытаскивали из трюмов мешки с углем, бревна и сооружали на корме баррикаду против губительного огня русских.
Развернувшись на новый галс, «Владимир» открыл огонь левым бортом. Перед поворотом Бутаков приказал перетащить на левый борт кормовое бомби-ческое орудие. Теперь на турецкий пароход обрушился огонь шести орудий. В его борту появились пробоины, на палубе лежали неубранные трупы матросов.
Сраженный ядром, упал на кормовой надстройке Сеид-Али, а вскоре всю надстройку смело залпом бом-бического орудия. Не потеряв надежды, противник отчаянно отстреливался, пытаясь уйти к спасительным анатолийским берегам. Но машины «Перваз-Бах-ри» были уже повреждены, и «Владимир», догнав его, лег на параллельный курс. В этот момент турки открыли беспрерывный огонь. На глазах у Корнилова у кожуха упал замертво его любимый адъютант Железнов, рядом убило горниста. Это были первые, и последние, жертвы русских моряков в бою.
— Лево на борт! — распорядился Бутаков. — Заряжай картечью!
По внешнему виду избитого «Перваз-Бахри» было видно, что его время сочтено. Но Бутаков не желал больше терять своих людей. Сблизившись на пистолетный выстрел, «Владимир» залпом картечи смел половину турок на верхней палубе. Не прошло и минуты, как «Перваз-Бахри» спустил флаг и застопорил машины.
Внезапная тишина повисла над морем, где только что гремела канонада, свистели ядра, рвались бомбы, кипело от всплесков море.
Возбужденно сияющий Бутаков, с перемазанным угольной копотью лицом, скомандовал:
— Барабаны, дробь! — это означало отбой тревоги.
Тут же на «Перваз-Бахри» направилась шлюпка
с вооруженными матросами, для взятия пленных на призовом судне, а следом баркас с унтер-офицерами, машинистами, кочегарами.
Корпус «Перваз-Бахри» оказался пробитым в нескольких местах, переборки внутри разворочены.
— То-то наши бомбические пушки хороши, — обрадовался Корнилов.
На корме «Перваз-Бахри» испуганно толпились пленные, 9 офицеров и 84 матроса. Корнилов приказал оказать помощь раненым пленным, похоронить более тридцати убитых из команды. Он сам обследовал взятый трофей.
Удивляясь меткости канониров «Владимира», сказал Бутакову полушутя:
— Ваши молодцы, Григорий Иванович, впредь должны целить разумно. И неприятеля выбить, и приз сберечь.
Корнилов решил, не задерживаясь, идти в Севастополь.
Четыре часа латали пробоины, чинили рулевое управление машины. С «Владимира» на захваченный пароход завели буксир, и в это же время матрос с марса крикнул:
— Вижу паруса по румбу вест! — И через две-три минуты, продолжая наблюдать: — Вижу мачты по румбу зюйд!
Вахтенные офицеры, Бутаков и Корнилов, силились не столько разглядеть, сколько угадать внезапно появившиеся эскадры. Бутаков вопросительно посмотрел на Корнилова. Тот минуту-другую смотрел на юг, в сторону только что появившихся мачт, затем перешел на другой борт. Всматриваясь в медленно двигающиеся из-за наступившего штиля корабли, Корнилов размышлял: «С момента расхождения с эскадрой Но-восильского прошло более десяти часов. За время боя «Владимир» тоже значительно удалился к северу. Следовательно, это и есть эскадра Новосильского. Паруса же обнаруженны к югу — это, видимо, эскадра Нахимова. С ним-то и надо ему встретиться и передать важные новости. Но до Нахимова далеко, а скоро ночь».
— Берите на румб вест, Григорий Иванович, — не поворачиваясь, проговорил Корнилов, — и прикажите не мешкать. Нам до темноты необходимо встретиться с Новосильским, — он указал подзорной трубой на запад.
Все подтвердилось еще до наступления сумерек, когда «Владимир» встретился с этими судами. Это оказалась эскадра Новосильского, следовавшая на соединение с Нахимовым... Рассказав о бое с «Перваз-Бахри» и передав пакет для Нахимова, Корнилов расстался с Новосильским, и «Владимир» с призом на буксире взял курс на Севастополь.