Флаг на грот-мачте
Шрифт:
Никита осторожно откинул полог и ощупью нашел свою койку, первую от входа. Он разделся и блаженно вытянулся под солдатским одеялом. Не успел он закрыть глаза, как возле самого его уха за брезентом палатки раздалось:
– Верность!
– Честь!
– отозвался Никита шепотом.
– Выйди, дело есть, - услышал он голос Карпы.
Никита неохотно вылез, ежась от ночной прохлады. Карпа нетерпеливо переминался у входа.
– Ну чего тебе?
– спросил Никита недовольно.
– Пошли скорей, а то опоздаем!
– зашептал Карпа.
– А как Ленька? Я тоже не пойду, - сказал Никита.
– Это нечестно.
– Струсил, - сказал Карпа.
– Так и знал, что струсишь. Эх ты! А еще клятву давал!
– Кто, я струсил?
– возмутился Никита.
– Пошли, пошли!
– обрадовался Карпа.
– Как бы они не смылись. Много времени прошло.
И Никита покорно поплелся за ним, осторожно переставляя босые ноги по невидимой тропинке.
* * *
Когда добрались до берега, снова выглянула луна. Черный остов был отчетливо виден на лунной дорожке.
Несколько минут они всматривались. Наконец на "Святителе" снова мигнул огонек и тут же погас.
– Есть!
– обрадовался Карпа.
– Там они, голубчики. Поплыли.
Ребята, торопясь, съехали по песку к берегу.
– Надо повыше зайти, - сказал Никита.
– Течение сильное, сносить будет. Не выгрести.
Они пошли вверх метров сто, увязая в песке.
– Ну хватит уже, нетерпеливо сказал Карпа.
– Давай скорее, а то уйдут.
Он скинул трусы и повесил их на куст.
– Чтоб видно было, - объяснил он.
– Как бы без трусов нам не остаться.
Никита повесил свои рядом. Карпа пощупал пяткой воду.
– Ой и теплая, - сказал он.
– Ровно молоко парное. Иди, не бойся.
– Тихо теперь, - сказал Никита.
– И там ни звука, смотри!
Они осторожно вошли в воду и поплыли, стараясь не плескать.
Вода легко подхватила их тощие тела и понесла прямо к черному остову. Корпус судна вырастал на глазах, делался все более зловещим и мрачным. Лунный свет бросал тусклый отблеск на отчетливо видные уже поручни и кран-балки. Никита подгребал руками, стараясь попасть прямо к носу, задранному высоко в небо. Карпа поспевал за ним.
Через мгновение черный высокий нос закрыл от них луну. Никита оседлал плавный обвод, ощущая животом наросшую на него речную слизь. Свободной рукой он ухватил Карпу, которого течение чуть не пронесло мимо. Карпа ухватился ему за плечи, и оба замерли.
– Лодка, лодка где?
– шептал Карпа Никите на самое ухо.
– Не видать, - сказал Никита.
– Надо сбоку глянуть.
– Подержи, погляжу, - шепнул Карпа.
Никита ухватил его за скользкую лодыжку, а Карпа стал отгребаться вбок, стараясь увидеть, что делается вдоль борта.
– Есть, - сказал Карпа, вновь ухватив его за плечо.
– С той стороны стоит. Ближе к корме. Нам отсюда надо.
Никита отпустил руку и, подгребаясь, начал скользить вдоль борта. Течение сильно тащило его, зацепиться не удавалось. Рука ощущала только гладкий и скользкий металл корпуса. Никита уже греб против течения изо всех сил, но корпус медленно уходил. Ржавые заклепки проплывали перед глазами. Тут Никита заметил, что высокий поначалу корпус делается все ниже и ниже - судно косо сидело на грунте, осев кормой. Скоро край борта сравнялся с уровнем воды. Два сильных гребка, и Никита ухватился за гнутые поручни. Тут же его за ногу ухватил Карпа.
Цепляясь за поручни, они вылезли на палубу и осмотрелись. Их окружало мертвое покореженное железо. Прямо над ними косо и мрачно нависала изуродованная надстройка. Толстый обломок стальной мачты упирался в борт.
Никита тоже дрожал и стучал зубами.
– Никого не видно, - сказал он хриплым шепотом.
Никита оглянулся, приложил палец к губам и махнул рукой вперед, что означало: "Молчи и следуй за мной". Он стал медленно продвигаться вдоль борта, через каждый шаг останавливаясь и прислушиваясь. Карпа шел следом, громко дыша ему в затылок.
За надстройкой у противоположного борта громко брякнуло, и кто-то хрипло выругался. Ребята замерли. Никита чувствовал, что весь колотится то ли от холода, то ли от страха. Он отпустил поручень и, стараясь не поскользнуться мокрыми ногами, осторожно пошел к надстройке. Там Никита присел и выглянул из-за стенки. Луна ярко светила, и все было отчетливо видно. Два человека возились у открытой люковины трюма. Один толстый, одетый в длинный, до пят, плащ, что-то делал, нагнувшись над большим продолговатым ящиком. Другой, высокий и тощий, подскакивал на одной ноге и надевал брюки. Ноги его скользили, и он никак не мог попасть носком в штанину.
– Готово, - распрямляясь, сказал тот, что возился у ящика. Никита увидел, что он обвязал его толстой веревкой.
– Да скоро ты? Грузить пора.
– Сейчас, сейчас, - торопился тощий.
Он наконец справился со штаниной, надел рубаху. Потом сел прямо на палубу и натянул сапоги.
– Давай подымай! Да шевелись ты, дохлик!
– скомандовал толстый, натягивая веревки.
Высокий подошел к нему, ухватился за веревки с другой стороны ящика и, крякнув, поднял свой край. Они медленно понесли ящик вдоль борта. Высокий пятился задом, осторожно щупая палубу ногой. Сапог его зацепился за острый рваный лист железа. Он покачнулся, выпустил веревку, и ящик краем грохнулся на палубу.
– Черт!
– выругался толстый.
– Недотепа! Держать крепко и то не можешь!
Они снова потащили, придерживаясь за поручни. С ящика капала вода, проблескивая в лунном свете. Ближе к носу толстый перегнулся через поручень и негромко крикнул:
– Эй, в лодке! Принимай помалу.
Натужно кряхтя, они подняли ящик на уровень поручней, перевалили его за борт и стали осторожно спускать, подтравливая веревки. Послышался удар.
– Эй, вы, осторожней!
– крикнули снизу. Там забрякало, видно, ворочали ящик, пристраивая поудобней.