Флегонт, Февруса и другие
Шрифт:
А потому уверенно и повторяю: предпочитает Пётр Николаевич, мой друг детства, говорить правду, только правду, совсем немного, может, приукрашенную. Как у художника. У рыбака ли.
И я рыбак. Но я предельно честен в каждом слове, без прикрас. А как иначе? Начни немного привирать, пусть даже в малом, вроде бы художественном, тогда и веры мне не будет. Мне это надо? Нет, не надо. Вот я и честен.
Позвонил Пётр Николаевич, о моём здоровье (не болит ли голова?) из вежливости справился, на своё (после вчерашнего) коротко пожаловался, мою мать, тётку Елену, именинницу, которую он очень
Остановиться есть там у кого, мол, – не под открытым небом ночевать, на пустоплесье не придётся табариться. Вдруг задожжит-то – не молоденькие. Оно и верно, не мальчишки.
Водитель танкетки, что туда отправится и которая стоит уже, задрав в азарте нос, наготове в Ялани, напротив обшарпанного, с пятнами-ранами красного кирпича остова бывшей церкви Сретенья Господня (раньше в ней, с сорокового года прошлого столетия, располагался гараж МТС, теперь впритык к ней устроена мазутная стоянка для тягачей, погрузчиков-манипуляторов и лесовозов), – добрый знакомый Петра Николаевича. С ним он уже договорился – возьмёт, мол, место нынче будет. Дней через пять тем же путём и с ними же обратно.
На Кеми рыбачить нам стало не то чтобы скучно, но не так интересно. Всё изведано – омуты все и перекаты – в досягаемой для нас зоне, не там, конечно, куда ворон костей не занашивал, не по всему течению реки. Это как ночью сворованный в чужом огороде огурец вкуснее, чем сорванный средь бела дня в своём, лом в чужих руках толще. Девки ли в другой деревне краше. Вроде этого.
На притоках Кеми дебри по берегам непролазные, любым джунглям фору дадут – тальник, черёмушник, белоголовник, малинник, крапива, чапыга, – в такую духоту там и остаться можно, то есть – окочуриться; будем ждать зазимков, чтобы харюзовать на этих малых речках, – и жар спадёт, и трава поникнет, и листва поредеет, и комаров уже не будет, и нормальные да здоровые медведи в берлоги залягут.
В Кети, правом притоке Оби, рыбы, конечно, больше, чем в Кеми, левом притоке Енисея.
И в Кеми когда-то её было полным-полно, ведром хоть черпай. Молевой сплав поубавил. На него больше пеняют. Другая ли какая причина повлияла – помха какая с неба пала, всё потравила, сказала бы моя бабушка. Может быть, и помха, мало ли, многое в жизни повидала моя бабушка, пустое не говорила. И на Кети немного поселений, от одного до другого и клюкой бабке не дотянуться, крупных вообще нет, внизу разве, ближе к устью. А по Кеми – по берегам деревни, сёла, да и два города поблизости. Меньше там, на Кети, поэтому и рыбаков – немаловажно. Туда не просто летом и добраться. Правда, кетская рыба не такая вкусная, как наша, щепа щепой, да тиной пахнет, и благородной нет – ни хариуса, ни ленка, ни сига, ни тайменя. Одним словом, рыба в Кети только сорная. Но язи и окуни, пусть и тиной пахнут, попадаются знатные. А щуки, по рассказам бывавших там рыбаков, в том числе и самого Петра Николаевича, такие, что рвут любой крепости шнур или леску, пусть и японскую, как паутину.
И удержись тут от мечтаний.
На Кети ни разу не был, с сараем управился, дел особенных и неотложных по хозяйству успешно не вспомнил, скотины нет, собак и кошек тоже не завёл – заботиться о них не надо, порыбачить на рвущую любой шнур и леску щуку представилось заманчивым, и я охотно согласился. Когда ещё, решил, придётся? А тут оказия – грех отказаться.
Женат Пётр Николаевич на Шуре, Александре Артемоновне. Старообрядке.
В Ялань он, Пётр Николаевич, прибыл за день до отправления. К вечеру. Привёз с собой – в Ялани магазина нет. Когда-то было целых два. И два ларька ещё вдобавок. Запасов я не держу – сами они не держатся ли, а точнее, незаметно как-то исчезают, бывает, хватишься, и нет, – самогонку не варю – хлопотно. А покупать здесь у кого-то неиспытанную Пётр Николаевич не рискует. Кота в мешке, мол. Да и вправду.
Посидели. Но не очень. Рано вставать, собираться и при этом ничего не забыть, прежде всего – рыболовные снасти, а то случалось… когда с тяжёлой головой. Об этом как-нибудь и расскажу, но не сейчас.
Поднялись затемно. Завтрак – ещё с вечерних посиделок оставалось – разогрели. Перекусили. Пётр Николаевич – с аппетитом, как всегда, я – поклевал, как говорила мама, в горло у меня с утра кусок не лезет. По стопке приняли, конечно. За удачное путешествие. Ещё по стопке – за рыбалку. И всё на этом.
Вспомнил вдруг Пётр Николаевич, что Иван Александрович Гончаров где-то писал, что в России нет путешественников, всё проезжие. Пришлось исправить дело – принять на грудь ещё по стопке – за проезжих.
Всё – это крайняя.
Железно.
Сдержали слово.
Чаю крепкого попили. Собрались.
Проверили по составленному заранее списку – ничего вроде не упустили.
И тут так.
Когда Пётр Николаевич сходил зачем-то огород мой посмотреть, будто его не видел раньше, скоро вернулся, и мне показалось, что выпил он, друг мой, не три, а пять стопок – ещё и стременную, и седельную.
Ничуть я этому не удивился. И не сказал ему ни слова. Мне с ним, как говорят, не целоваться. А на танкетке пассажиром можно ехать и такому – навеселе. Там из корзины трудно вывалиться.
К десяти часам, закинув за спину рюкзаки, повесив на плечи каны и взяв в руки за обе лямки мешок с лодкой и спиннинги, направились мы к месту сбора.
Водительские права и ключи от квартиры и зажигания Пётр Николаевич вчера ещё в дом занёс, а «Ниссан-Альмеру», на котором и приехал, оставил возле берёзы, недалеко от ворот, рядом с моей «Нивой».
Никто тут до наших машин не коснётся. «Нива» всегда стоит открытая. Даже бензин за всё время ни разу не слили. Ключ из замка не вынимаю. Соседи, если меня нет дома, а им срочно понадобилось, могут на ней и за водой с флягой на родник съездить. Или бревно на столб или балку, лесину ли сухую на дрова к дому подтянуть. Оговорено. Просто так, конечно, ради баловства, девчонок на ней не катают, в магазин за выпивкой не гоняют, у самих есть на чём – на иномарке, пусть и с заклеенным пока скотчем боковым стеклом.