Флэш без козырей
Шрифт:
Когда открыли трюм, началась по-настоящему жаркая работенка. Я мало что знал об этом, но, поработав с матросами, которые грузили невольников, скоро понял, в чем суть дела. Как только очередного раба вталкивали в трюм, ожидающий там матрос связывал его и заставлял лечь на палубу в отведенном уголке, головой к борту судна и ногами к проходу, так что в конце концов с обеих сторон палуба была заполнена ими в два ряда. Каждый мужчина должен был уместиться на пространстве шесть футов на пятнадцать дюймов; если же пленников сжимали еще туже или приказывали лечь на правый бок, то их можно было уместить еще больше.
Это была самая тяжелая часть работы, так как негры отупели от страха, корчились от боли, которую доставляли им свежие клейма и не хотели лежать спокойно. Матросам приходилось сбивать их с ног или привязывать наиболее беспокойных веревками внутри клетей. Один из негров, здоровый, как бык, ревущий от боли, с лицом, залитым слезами, рванулся было к люку, но Салливан сбил его с ног гандшпугом, [45] пихнул на место и взмахнул кошкой-девятихвосткой, чтобы дать понять остальным, что их ожидает в случае неповиновения.
45
Гандшпуг — деревянный или железный рычаг для наведения пушек.
Когда всех черномазых разместили, на правый локоть каждого надели кандалы, сквозь которые пропустили тонкую цепь, так, что все они были словно нанизаны на нее. Концы цепей закрепили в носовом и кормовом концах трюма. Скоро образовалось четыре ряда негров, лежащих на палубе, а над ними еще оставалось свободное место, так что матросы могли грузить новых рабов на следующие ярусы.
Я ни в коей мере не являюсь аболиционистом, но уже к концу дня был сыт работорговлей по самые уши. Резкий мускусный запах темных тел в трюме был невыносим, жара и смрад возрастали с каждым часом, так что приходилось удивляться, как это кто-либо вообще мог выжить в этом аду. Они дергались и извивались, а мы выбивались из сил, хватая за коричневые руки и ноги, пиная их, чтобы заставить улечься поплотнее. Уже лежащие негры испражнялись прямо под себя, так что к тому времени, как работа была закончена лишь наполовину, грязь и вонь стояли неимоверные. Нам приходилось каждые полчаса подниматься на палубу, чтобы освежиться морской водой и выпить немного апельсинового сока, прежде чем снова и снова спускаться в эту ужасную яму и опять трамбовать эти потные вонючие черные тела, которые стремились забраться куда угодно, но только не туда, куда было нужно. Когда наконец-то с этим было покончено и Салливан приказал всей команде собраться на палубе, мы едва вскарабкались по трапу, готовые только упасть где-нибудь и заснуть.
Но с Джоном Черити Спрингом это было невозможно. Он должен был лично спуститься вниз и пересчитать все ряды, запинать одно черное тело на место в одном углу и вытащить на свет — в другом, пока, наконец, не был окончательно удовлетворен погрузкой. Затем он выругал нас за то, что мы позволили черномазым загадить палубу, и приказал окатить водой и ее, и трюм вместе с неграми. Обсыхать им пришлось на том же месте, где они и лежали, так что из открытых люков еще долго подымались струйки пара.
Я взглянул вниз сквозь решетчатую крышку люка и увидел незабываемое зрелище. Ряд за рядом черные тела, упакованные плотно, как сигары в коробке, обнаженные и блестящие от пота — сплошная темная масса, в которой кое-где поблескивали огоньки глаз, когда в них отражался свет. Плач, стоны и всхлипы сливались в какое-то дикое пение, которое я никогда не забуду, сопровождаемое позвякиванием цепей и шорохом тел, постоянно извивающихся в страшной тесноте, жуткая смесь запахов — мускуса, нечистот и жженой плоти.
Меня чудом не вывернуло наизнанку, чувствовал я себя скверно. Но если уж мне суждено все это — здесь и сейчас — то я выдержу, черт побери, всех этих ошпаренных негров вместе с их проклятыми джунглями. Не сомневайтесь, прискорбная слабость не в моем характере, но, думаю, что такая грубая работа все же не для меня. Представьте, сижу вот я в клубе или у себя дома, и кто-нибудь говорит мне: «Слушай, Флэш, вот тебе двадцать тысяч, если только ты не против, чтобы груз „черного дерева“ прошел Срединным проливом». Ха! Да я бы забрал деньги и глазом не сморгнув. Точно так же я и слова не скажу, если кто-то будет хлестать черномазого или поставит ему клеймо. Но всему есть предел. И если вы когда-нибудь заглядывали в трюм только что загруженного работорговца, то знаете, как выглядит настоящий ад. [XXIII*]
Я сказал об этом Салливану, и он разозлился:
— И вы думаете, что это — ад? Так? Свой первый «черный» рейс я сделал молодым матросом. Мы взяли три сотни черномазых в Галлинасе и направлялись в Рио, когда на нас наткнулся патрульный шлюп лайми. [46] Мы шли под португальским флагом, а капитаном у нас был смуглорожий даго. Он был уверен, что британцы хотят нас захватить. — Тут Салливан наклонил голову на бок и пристально посмотрел на меня. — И знаете, что сделал этот добрый христианин? Ха! Попробуйте угадать.
46
Лайми — прозвище английских моряков. Причиной его появления стал сок лайма, который морякам давали как профилактическое средство от цинги. Позже «лайми» стали называть в Америке всех англичан.
Я ответил, что слыхал, как работорговцы выбрасывали весь груз за борт, когда их нагонял военный корабль и все другие возможности были исчерпаны. Салливан рассмеялся.
— Наш шкипер посчитал, что на это уже нет времени. Но кроме рабов мы везли еще и пальмовое масло, и к тому же у нас было достаточно пороха. Он просто поджег судно, а мы высадились в шлюпки. Патрульный корабль так и не смог подойти близко к пылающему каботажнику, так что тот выгорел дотла и затонул — с тремя сотнями негров на борту. Я даже не пытался угадать, скольким из них посчастливилось просто утонуть. — Он снова захохотал. — Так что вы думаете? Настоящий ад здесь или он там? Ну? А еще я полагаю, вы думаете о том, что мистер Дж. Ч. Спринг — по-настоящему крутой шкипер!
Да, именно так я и думал. И если в те времена были большие свиньи, плавающие по морям, чем работорговцы, то я рад, что не встретил их. Но история Салливана снова вогнала меня в дрожь, так как напомнила, что следующим этапом нашего путешествия как раз и будет этот знаменитый Срединный пролив, со всеми опасностями перехвата патрульным кораблем, не говоря уже об ураганах и кораблекрушениях.
— Полагаете, с нами что-то мо… может случиться? — наконец, выдавил я и Салливан хмыкнул.
— Я же уже говорил о Спринге — он не теряет суда или груз. До сих пор он оставлял акул голодными. Да ни один патрульный корабль, который вздумает за нами поохотиться, просто не имеет шансов — разве что пароход, и то, если застигнет нас в мертвый штиль.
У меня в голове промелькнули ужасные видения.
— А если все же…? — спросил я.
— Если? Ну что ж, мы сразимся с ними, — безмятежно заметил он и отошел, оставляя меня испуганным до тошноты, которая была вызвана отнюдь не жарой, вонью или моей усталостью. Вспомнив свою последнюю схватку с черными амазонками, я смог очень живо представить себя в грядущем морском сражении с британским Военно-морским флотом — как раз то, что надо для успешного завершения нашего путешествия. И, клянусь Юпитером, до этого почти дошло, причем в первые же часы после того, как мы покинули этот отвратительный берег.