Флэш без козырей
Шрифт:
— Ну ладно, деньги мы все-таки достанем, что бы нам ни пришлось для этого сделать. Если ты не захочешь их отобрать или украсть — что же, тогда остается только один способ. Он не очень рискованный, но… я пошла бы на все, лишь бы не прибегать к нему.
Наверное, я прирожденный сводник, поскольку мне показалось, что Касси имеет в виду заняться проституцией под моей защитой в качестве сутенера, но у нее были гораздо более грандиозные планы.
— Мы должны поехать в Мемфис, — сказала она, — это город на самой реке, всего в пятидесяти милях отсюда, насколько я могу судить. Туда можно добраться уже послезавтра, а может, днем позже. Это не слишком большой риск, так как нам все равно нужно пробираться к реке, и если Бог будет милостив к нам, а не к друзьям Мандевиля или людям Форстера, которые знают меня, то нам это удастся. А там… там мы сможем найти деньги. О, да, там мы найдем деньги!
И, к моему удивлению, она разрыдалась — не просто всхлипывая, а настоящими потоками слез, катящимися по щекам. Она смахнула их и вытащила откуда-то из-под платья листок бумаги, потрепанный, но аккуратно сложенный и протянула его мне. Я, недоумевая, развернул его и увидел, что это счет о продаже, датированный февралем 1843 года, некой Касси, чернокожей девочки, являвшейся собственностью некоей Анжель де Мармелад (клянусь, там было указано именно такое имя) из Нового Орлеана, которая продана и передана соответствующим порядком Фицрою Говарду из Сан-Антонио-де-Бехар. Из этого документа выпала еще одна бумажка, которую Касс попыталась перехватить, но мне удалось разобрать несколько слов, написанных корявым, безграмотным почерком: «Дефчонка Касси. Десять плитей. Адин доллар», — и неразборчивая подпись.
Она выдернула ее у меня из рук и сказала, отвернувшись:
— Это второй счет о моей покупке. Тогда мне было четырнадцать лет. Я стащила его у Говарда, когда он напился и мне удалось удрать. Меня поймали, но он к тому времени умер, так что меня выставили на аукцион вместе с другими его… вещами. Старый счет их не интересовал, и я сохранила его — на память. Для того чтобы, когда я буду далеко отсюда — и свободной! — никогда не забывать, что это значит: быть рабыней! Никто и никогда этого не найдет! — Ее голос звенел все громче, она повернула голову и пристально посмотрела мне прямо в лицо своими горящими глазами. — Я никогда не думала, что эта бумажка поможет мне обрести свободу, но она сделает это!
— Но как, во имя неба?
— Ты возьмешь ее с собой в Мемфис, ты будешь мистером Фицроем Говардом! Никто не знает его так далеко к северу. Он умер в Техасе четыре года назад, и уже четыре года он стенает в аду! А в Мемфисе ты продашь меня — о, за меня дадут хорошую цену, вот увидишь! Тысячу, две тысячи долларов, а может, и все три. И это еще немного за масти [75] девятнадцати лет, прошедшую обучение в борделях Нового Орлеана! О, они купят за эту сумму!
75
Сокр. от мастифино (см. комментарий XXXVII*).
Да, это означало для меня хороший бизнес, и я так и сказал:
— Три тысячи долларов — о, женщина, да как ты вообще могла подумать об ограблении? Да половины этих денег хватит, чтобы мы уехали вверх по реке первым классом! Но если тебя продать, то как же ты выберешься?
— Я смогу убежать. О, поверь, я смогу убежать! Как только получишь деньги, покупай билеты на пароход, идущий на север — мы заранее выберем на какой. Когда и как улизнуть, предоставь все дело мне. Затем мы встретимся на причале и вместе поднимемся на борт. Ты станешь, как здесь говорят, негрокрадом, а я — беглой рабыней, зато нас никто не поймает. Мы превратимся в мистера и миссис Как-их-там, выбрав любые имена, которые захотим, пассажиров первого класса до Луисвилля. О, мы будем в достаточной безопасности, если ты выполнишь условия нашего договора.
Да, с тех пор как она упомянула о мрачной перспективе обвинения в похищении негров, мне в голову приходила мысль о том, чтобы смыться на другом пароходе, с тремя тысячами долларов в кармане, но мисс Касси была не менее сообразительной, чем я.
— Если я не выберусь из Мемфиса, — произнесла она медленно и отчетливо, наклонившись вперед и впившись взглядом в мое лицо, — тогда я сдамся и расскажу, как мы бежали вместе и как ты убил двух человек на Миссисипи, и где зарыты их тела, и все-все, что я про тебя знаю. Так что далеко тебе не уйти, мистер — как бишь твое настоящее имя?
— Э-э, Флэш… э… то есть я хотел сказать Браун. Но, моя дорогая девочка, я ведь обещал не бросать тебя, помнишь? Неужели я похож на человека, способного нарушить свое слово? Должен сказать…
— Не знаю, — сказала она все так же медленно, — я просто предупредила тебя, что будет, если ты так поступишь.
Это может стоить мне жизни, но уж точно укоротит и твою, мистер Флэш-э-Браун.
— Я и не думал бросить тебя, — серьезно произнес я. — Ни минуты. Но, говорю тебе, Касси, это — замечательный план! Почему ты не рассказала мне о нем раньше, он просто восхитителен!
Она внимательно посмотрела на меня, глубоко вздохнула и вновь отвернулась к огню.
— Полагаю, ты действительно так думаешь. Похоже, это кажется тебе очень простым, когда тебя выставляют на аукцион и торгуются за тебя, как за домашнее животное. Когда тебя осматривают и ощупывают грязными руками, даже раздевают и разглядывают зубы! — Слезы вновь показались у нее на глазах, но голос остался ровным. — Да можешь ли ты вообще представить себе это? Какой стыд, какое унижение! — Она вновь резко повернулась ко мне — милая привычка, которая, как я заметил, заставляла меня подпрыгивать.
— Знаешь, кем я была до тринадцати лет? Я была маленькой девочкой-креолкой и жила в прекрасном доме в Батон-Руж, вместе с папой, мамой, двумя сестрами и двумя братьями — все они были старше меня. Их мать умерла — она была белой — и моя мать-мулатка стала настоящей мамой и для них. Мы были самой счастливой семьей на свете. Я обожала их, а они меня — по крайней мере мне так казалось, пока не умер мой отец. А потом они продали меня — мои любимые братья продали меня, свою сестру, и мою маму, которая была такой любящей матерью и для них. Они продали нас! Мать — на плантацию, а меня — в бордель Нового Орлеана!
Она содрогнулась от гнева. Нужно было как-то реагировать, и я сказал:
— Чертовски скверный оборот. Паршивое дело.
— Я стала шлюхой — в тринадцать лет! Я убежала, вернулась к моей семье, но они выдали меня! Они держали меня в подвале, пока за мной не приехал владелец и не увез меня обратно в Новый Орлеан. Ты видел эту вторую бумагу, что выпала из счета за продажу. Знаешь, что это такое? Это квитанция из Дома наказаний, где рабов секут, чтобы они исправлялись. Мне было только тринадцать лет, так что они пожалели меня — дали только десяток плетей! Знаешь, что это значило для меня? Они устроили из этого настоящий спектакль — о, да! Меня раздели догола, связали и выпороли на глазах целой кучи мужчин! Ты и во сне не сможешь себе представить, что это был за мучительный, невероятный стыд! Но как я могу заставить тебя понять это? — Теперь Касси уже стучала своим кулачком по моему колену, крича мне прямо в лицо: — Вот ты — мужчина. Что ты почувствуешь, если тебя раздеть, связать и выпороть на глазах толпы смеющихся, издевающихся над тобой женщин?