Флэш без козырей
Шрифт:
«Бедная наивная маленькая девочка, — думал я, — путающая отсутствие жестокости с добротой; подожди — как только в моих интересах будет сыграть с тобой грязную шутку, ты изменишь свое мнение обо мне». Тут она прервала мои размышления, говоря:
— Но я все же знаю, что ты по натуре — недобрый человек, что в тебе мало любви. Я вижу твое тщеславие, эгоизм и жестокость, я чувствовала это, когда ты занимался со мной любовью. Ты такой же, как все. Я не в претензии — так даже лучше. Полагаю, это несколько уменьшает мой долг, но все же не может полностью избавить меня от него. Ведь несмотря на то, что ты именно такой мужчина, которых я приучила себя ненавидеть и даже презирать, все-таки иногда ты был добр ко мне. Понимаешь?
— Конечно, —
На самом же деле я был смущен и зол от того, что она думает обо мне. Ну и хорошо, если эта дурочка предпочитает считать меня добрым, пусть так и думает. Касси посмотрела на меня своим странным пронзительным взглядом, и знаете — мне даже стало как-то неудобно, ведь эти большие глаза видели так много.
— Ты — странная девчонка, — сказал я.
— Не более странная, чем человек, покупающий платья вроде этого для беглой рабыни, — ответила она, и мне показалось, что слезы вновь хлынут у нее из глаз.
Ну вот, поймите этих женщин! Чтобы немного ободрить ее и прекратить этот дурацкий разговор, я схватил ее и опрокинул прямо на стол. Посуда полетела в разные стороны, вино расплескалось на пол, а мое левое колено оказалось в вазе с фруктами. Это было здорово, и я получил настоящее удовольствие. Когда все закончилось, я посмотрел на ее прекрасное лицо, лежащее на скатерти среди разбросанных ложек и вилок.
— Ты должна почаще так убегать, — улыбаясь, сказал я ей.
Касси взяла яблоко и откусила кусочек; ее глаза искрились, когда она вновь взглянула на меня.
— Мне больше не придется убегать, — она покачала головой, — никогда, никогда, никогда.
Вот как она думала. Однако наша маленькая идиллия подходила к концу, так как уже на следующее утро я сделал открытие, от которого все полетело вверх тормашками и выбило из головы Касси все философские мысли. Я решил выйти к завтраку в салон и, оставив ее в постели, прошелся по палубе, чтобы нагулять аппетит. Мне представлялось, что мы должны достигнуть Луисвилля где-то в течение этого дня и, увидев здоровенного старика, облокотившегося на поручни, я спросил его, когда именно мы можем рассчитывать на прибытие туда.
Он посмотрел на меня в изумлении, вынул сигару изо рта и воскликнул:
— Боже милостивый, сэр! Вы говорите — Луисвилль?
— Ну да, — подтвердил я, — когда мы туда доплывем?
— На этом пароходе, сэр? Никогда, помяните мое слово!
— Что? — я выпучил глаза в остолбенении.
— Этот пароход, сэр, идет в Сент-Луис, а не в Луисвилль. Это — река Миссисипи, а не Огайо. Чтобы попасть в Луисвилль, вы должны были сесть на пароход «Дж. М. Уайт» в Мемфисе, — он посмотрел на меня с веселым удивлением, — я так понимаю, вы сели не на тот корабль, дружище?
— Боже мой! — вырвалось у меня. — Но мне сказали…
И тут я вспомнил свой разговор с глухим идиотом-кассиром в ту дождливую ночь; этот никчемный старый ублюдок услыхал только слово «Луис» и направил меня не на тот пароход. Это значило, что теперь мы были в нескольких сотнях миль от места, где хотели бы находиться, а Касси была далеко до свободных штатов так же, как и раньше.
Хорошо, что вы не видели ее, когда она узнала об этом; девчонка впала в бешенство, запустила мне в голову банку с пудрой, однако, по счастью, промахнулась.
— Ты, дурак дубинноголовый! У тебя не хватило ума взглянуть на билеты? — и это за всю мою к ней доброту.
— Я не виноват в этом, — попытался я объяснить, но она резко оборвала меня.
— Ты представляешь, в какой опасности мы очутились? Это невольничьи штаты! А мы сейчас уже должны были подплывать к Огайо! Твой идиотизм может стоить мне свободы!
— Полная ерунда! Мы можем сесть в Сент-Луисе на пароход, идущий обратно в Луисвилль, и быть там уже через два дня — какая же тут опасность?
— Для беглянки вроде меня? Снова возвращаться на юг, к людям, которые могут искать меня вверх по реке. О Боже, почему я доверилась
— Мартышке? Ах, ты бессовестная черномазая шлюха! Черт тебя побери, если бы ты пораскинула мозгами за эти два дня, вместо того чтобы не слазить с кровати, как чертова проститутка, ты бы уже заметила, что мы едем не туда. Ты думаешь, что я сумею отличить одну реку от другой в этой проклятой стране?
Некоторое время наша дискуссия продолжалась в подобном духе, пока мы, наконец, не угомонились. Ничего не оставалось, как только провести двое ближайших суток в рабовладельческих штатах, и хотя Касси приходила в ужас от задержки, она предположила, что у нас еще есть надежда попасть в Луисвилль, а затем в более безопасные Питтсбург и Цинциннати.
Так или иначе, пережитое потрясение не вернуло нашему путешествию прежней радости, и мы почти не разговаривали друг с другом до самого прибытия в Сент-Луис, где нас ожидали новые неприятности. Несмотря на то что река была забита пароходами, на ближайшие рейсы нельзя было найти не только свободной каюты, но даже палубного места. Это означало, что нам придется тащиться в отель и просидеть там два дня в ожидании «Бостона», который мог бы довезти нас до Огайо.
Все эти сорок восемь часов мы просидели взаперти, за исключением одной-единственной прогулки, которую я совершил в офис пароходной компании, чтобы купить билеты, а заодно и один из этих новых револьверов Кольта армейского образца — так, на всякий случай. Кстати, я немного осмотрел город, который очень меня заинтересовал. Сент-Луис в те времена был большим людным местечком, обитатели которого, похоже, никогда не ложились спать. Он был набит самыми любопытными человеческими образчиками со всех концов Америки и даже из-за ее пределов. Здесь были всевозможные типы, которых можно встретить только на Миссисипи: матросы с пароходов, негры, плантаторы и прочие; к тому же городок был буквально наводнен военными, возвращавшимися с Мексиканской войны, обитателями Восточного побережья и европейцами, пробирающимися к золотым россыпям Тихоокеанского побережья, охотниками и торговцами из прерий — мужчинами в красных рубашках и куртках из оленьей шкуры, заросшими бородой по самые глаза и загорелыми до черноты. А еще там было полно лавочников и жуликов, священников и авантюристов, а также дам во всем блеске туалетов, вывезенных с Атлантического побережья, утонченных леди, деликатно отворачивающихся от местных достопримечательностей вроде дикаря, блюющего в пыли у обочины дороги и выставляющего напоказ голую задницу, загорелую до черноты, которая выглядывала из прорех его коротких кожаных штанов. Здесь были погонщики с длинными кнутами, бродяги в широкополых шляпах, высокие крутые парни, невозмутимо жующие табак. Полы их длинных сюртуков были откинуты, выставляя напоказ пяти- и шестизарядные револьверы, торчащие за поясами. Мне на глаза попался даже один малый в шотландском килте, вывалившийся откуда-то из биллиардного салона с толпой галдящих бездельников; они глазели на стайки белых и смуглых шлюх, веселых, как пташки, которые легкой походкой порхали туда-сюда по тротуарам.
С пристани, заваленной кипами хлопка, ящиками и какими-то механизмами, вся эта бушующая галдящая толпа поднималась по узким грязным улочкам к центру городка, где на площади возвышалась его главная гордость — церковь Святого Людовика, с колоннами в греческом стиле и стенами, разрисованными фресками, как лондонский клуб, со спиральным шпилем на куполе.
Я как раз возвращался в отель, покуривая сигару и поздравляя себя с тем, что уже завтра буду далеко отсюда, когда вдруг случайно остановился напротив какой-то конторы на одной из улиц только для того, чтобы глянуть праздным глазом официальные извещения и частные объявления, наклеенные на стене. Знаете, как это бывает — вы просто глазеете себе и неожиданно натыкаетесь на что-нибудь, от чего вдруг волосы встают дыбом — и не только на голове. Вот какой свеженький плакат попался мне на глаза: