Флешка
Шрифт:
«Выходит, когда Плотников пришел ко мне еще в первый раз, он уже все знал? – подумал вдруг Филипп. – Знал, что едет с нами на смерть? Но зачем?»..
Мать в эти две недели все пыталась ему рассказать о себе: когда она была счастлива, о первом своем муже – отце Филиппа. Филипп сейчас понимал, что надо было все эти дни разговаривать с ней беспрерывно, записывать каждое ее слово, но тогда он все никак не мог поверить, что это и правда конец, финал, финиш. А сейчас не у кого было спросить.
«Так и Плотников – попытался
– Что за животное – человек? Почему до самого края не понимает он ничего?
Это так специально устроено? Но зачем тогда, на краю и за краем, человеку это знание? Или правда за краем есть другая жизнь и там оно нам пригодится?».
Он вдруг подумал, что не зря в церкви есть исповедь и покаяние. Исповеди и покаяния не бывает без раздумий над своей жизнью. Если же нет исповеди и покаяния, то и раздумий нет, или почти нет, они откладываются на потом, дальше и дальше, и лишь перед самым концом жизни, в последние часы, если не минуты, человек вдруг задумывается, как он жил и для чего, понимает, что жил не так – а ничего уже не изменить.
«А я вот для чего живу? – вдруг подумал Филипп. – Неужто чтобы найти этот куб и ехать потом с ним неизвестно куда, неизвестно зачем? Вот Плотников умер за меня – в прямом смысле, именно за меня, в моей куртке побежал, чтобы я мог уйти. Что же такого я должен сделать, чтобы искупить это?».
На дороге засветились фары. Скоро стала видна и машина – черный «Хаммер». Он остановился. Из обеих машин вылезли люди. Иван Громов открыл багажную дверь «Хаммера». Там лежал Плотников.
– Замучили, суки… – тяжело сказал Иван. – Да, видать, когда стрельба началась, кто-то сунул ему нож под ребро. Ну, мы с ними рассчитались, полностью, всех положили, всех…
Яков Громов залез в машину и вытащил оттуда желтый рюкзак. Он подошел к Филиппу и сунул рюкзак ему в руки, зло сказав:
– На! И никогда больше не теряй…
Филипп открыл рюкзак – там лежал черный куб.
– Это не тот… – пробормотал Филипп.
– Мой со мной.
Он скинул с плеча сумку и показал – куб и правда был в ней.
– А это картонка какая-то, муляж, папье-маше… – проговорил Филипп. Он ковырнул этот куб и от него отслоился кусок бумаги. Оцепенев, все смотрели на это.
– Выходит, Плотников загодя эту штуку сделал, с нею и ехал… – проговорил Иван и скрипнул зубами.
Семен Каменев не мог смотреть на Плотникова. Он не знал, помогли бы Назару его выстрелы возле мотеля, но все равно чувствовал за собой вину. «Всякое бывает… – заново услышал он сказанное Плотниковым в мотеле. – Разве знает себя человек?».. Он отошел и начал умывать горевшее лицо холодным снегом.
Яков Алферов вдруг вспомнил, как на слова Плотникова о совести сказал, что выдавливает ее из себя по капле. Якову стало вдруг так тошно, как не было никогда. «Перед
Матвей, его брат, смотрел на Плотникова, и снова, как перед могилой матери, думал: «Что же, этим все и кончится?». Ему вдруг стало жаль, что его не было в этом бою. «Так и останусь в самом начале пищевой цепочки… – вдруг подумал он, вспомнив сказанное Фоминым на крыше. – Мышкой. Или зайчиком».
– Надо ехать… – сказала Жанна.
– Куда? – спросил Фомин, не сводивший глаз с мертвого Плотникова.
– Дальше… – сказала Жанна. – В Аркаим.
– Зачем бы это? – спросил Лев Фадеев. Все странно посмотрели на него.
– Если мы не доедем туда, значит, в смерти Плотникова не было смысла… – сказал Иван Громов. – Я правильно понял, Жанна Вадимовна?
– Правильно, Иван… – кивнула Жанна.
– А разве в смерти бывает смысл? – спросил Фадеев.
– Еще какой… – мрачно сказал Фомин.
Все молчали, глядя на Плотникова. И лицо его, и свитер – все было в крови. На руки страшно было смотреть – молодчики Шрама рвали Плотникову ногти, сливая в таз вытекавшую из пальцев кровь. Однако лицо мертвеца было спокойным – он будто спал.
– Кто со мной? – спросила Жанна. – Филипп?
Филипп кивнул.
– Мы тоже с вами, Жанна Вадимовна… – сказал Иван Громов. – Лучше встретить свою смерть в поисках правды. Так, Яша?
Яков кивнул.
– Мы с вами… – сказал Андрей Каменев.
– Само собой… – ответил Громов.
– Я иду… – мрачно сказал Семен Канунников. Громов хлопнул его по плечу.
– А вы? – спросила Жанна, поворачиваясь к Алферовым.
– А куда я денусь? Надо же «Хаммер» отрабатывать… – сказал Матвей, усмехаясь. Все поняли, что дело не в «Хаммере».
– Я тоже с вами еду… – хмуро сказал Яков Алферов. – Есть у меня дело, надо его искупить…
Лев Фадеев исподлобья посмотрел на них и криво усмехнулся.
– Говорил мне папа-покойник, что сынки его от первой жены придурки, а я не верил… – проговорил он. – И правильно не верил – нормальные оказались мужики. Иван, для меня ствол найдется?
– А ты чего, Игорь Сергеич?
– А я что? – пожал плечами Фомин. – Я ничего. Так далеко зашли, что проще уж идти вперед, чем возвращаться.
– Жанна… – проговорил Филипп. – Пусть Марьяна с Костей едут. Не нужны они здесь…
– Мы останемся… – насупился Костя.
– Костя, езжай… – сказал ему Филипп. – Ты сюда случайно втянулся, езжай. Должен хоть кто-то остаться. А то так вообще пропадем, будто и не было.
– Да, молодые люди… – проговорила Жанна, подходя и доставая что-то из кармана. – У вас как я поняла любовь. Так что вот это вам свадебный подарок.
Она подала Косте банковскую карту.
– Только мой вам добрый совет – снимите с нее все как можно быстрее… – сказала Жанна. Потом невесело усмехнулась и добавила: