Флешка

Тепляков Сергей Александрович

– Это будет наша застава… – пояснил Громов остающимся. – И на всякий случай поставим боевое охранение. А то мало ли…

После этого, уже далеко за полночь, легли, наконец, спать. И вот теперь Филипп проснулся, будто что-то толкнуло его.

Он выбрался из машины и посмотрел на телефоне время. Было около четырех часов утра. Дверь «Хаммера» позади Филиппа хлопнула – он оглянулся и увидел, что это вылез Семен Канунников. Семен до сих пор был непонятен для Филиппа. Кто он, зачем пошел с ними, куда пропал в ночь нападения и как оказался в том доме, где держали

Плотникова? Однако думать обо всем этом Филиппу было тяжело, да сейчас, решил он, и не время уже.

– Не спится? – спросил Канунников, и Филипп понял, что это его голос он слышал в машине.

– Не спится… – кивнул Филипп. – Трясет меня. Вдруг опять не будет ничего.

– Те трое, в Кулешовке, были наши, скины… – вдруг сказал Канунников. – А когда не вышло забрать куб, я пошел с вами, рассчитывая в удобный момент его стащить.

Филипп смотрел на него, вытаращив глаза.

– А зачем тебе он? – спросил Филипп. – Ну… Куб…

– Мне – ни за чем… – ответил Канунников. – Это для России. Россия погибла, надо спасать, но все занимаются какими-то своими делами, тонут в крохоборстве. Надо чтобы стало совсем плохо – тогда, наконец, люди возьмутся за ум…

– Какие толстые тараканы у тебя в голове… – сказал Филипп. – Уважаю. Чем кормишь?

– Смеешься? – недовольно буркнул Канунников.

– Да кто теперь поймет – смеюсь я или плачу? – вдруг устало проговорил Филипп. Они помолчали.

– А чего же ты его не стащил? – вдруг спросил Филипп.

– Передумал… – коротко ответил Канунников.

– Когда?

– А вот когда Плотников за тебя остался… – ответил Канунников. – А потом когда ребята за ним поехали. Хоть за мертвым – а поехали… Тогда я решил, что я с вами одной крови. Он ведь даже мне не сказал. Я ему тоже все про Россию говорил, а он только смеялся надо мной, говорил: «Нет ни греков, ни евреев, есть только люди». И еще говорил: «Научись любить себя, и тогда ты полюбишь других». И вот я думаю: если я других не люблю, значит, и себя не люблю? Но кого же я тогда люблю? А если никого, то для чего живу?

– Вот-вот… – сказал Филипп. – Назадавал Плотников нам вопросов, сам в сторону, а нам головы ломать…

Канунников мотнул головой. Из машины, светя себе телефоном, вылезла Жанна.

– Ну, что? – спросила она. – Уже пора?

– Да кто же знает? – спросил Филипп.

– Я знаю… – ответила Жанна. – Он опять теплый. И гудит.

Филипп вспыхнул и быстро пошел к «Хаммеру». Куб он оставил в сумке на заднем сиденьи. Открыв дверь, он услышал то самое гудение, которое разбудило Жанну. Нервное возбуждение мгновенно охватило Филиппа, голове стало горячо – он понял, что так или иначе, а что-нибудь сейчас произойдет.

Вынув куб, он быстро дошел до плиты и поставил его посредине. Филипп оглянулся: все – Жанна, Канунников, оба Каменевых, Яков Алферов, Фомин и Иван Громов – уже стояли рядом и зачарованно смотрели на куб, который снова стал темно-прозрачным.

– И что надо делать? – спросил Громов.

Филипп пожал плечами и сказал:

– Думайте о хорошем. Это как минимум не помешает.

– А

что в нашей жизни было хорошего? – спросил Яков Алферов то ли всех, а то ли себя одного.

– Ну, не знаю… – сказал Филипп. – Думайте о детях. О любви.

– А у кого нет ни любви, ни детей? – спросила Жанна.

Филипп оглянулся на нее и сказал:

– Думайте, что будут…

Они молчали.

Куб зажужжал. И тут из какого-то проулка на площадь вышел Плотников. Он был в том же желтом пуховике, в котором убегал от мотеля. Все, остолбенев, уставились на него.

– Ни хрена себе! – сказал наконец Громов. – Сработал что ли твой агрегат, профессор?

– Да я еще ничего не нажимал… – пересохшими губами ответил Филипп.

– Блин, уже глюки от твоего аппарата! – пробормотал Фомин.

– Да какие же глюки? – вдруг сказал как ни в чем ни бывало Плотников. – Это я, живой.

– Да я же тебя лично снегом забросал! – закричал Фомин. – Блядь, так и знал, что рехнусь тут с вами!

– Да тихо ты! – сказал Иван Громов, не сводивший глаз с Плотникова. – Ты чего – откопался что ли?

– Смерти нет… – усмехнулся Плотников. – Уж ты-то, как солдат, должен это знать. Смерти нет. Душу не закопаешь. А тело что? Шкура. Пальто. Отряхнул, надел и пошел.

Канунников обошел всех, подбежал к Плотникову и обнял его.

– Брат! Брат! – сквозь слезы бормотал Канунников. – Ну ты даешь… И со мной так же будет?

– Если поверишь, то – да, так и будет! – отвечал ему Плотников, гладя Канунникова по голове, как ребенка.

– Да во что тут верить? – не мог угомониться Фомин. – Ты не настоящий. Тут место такое – аномалия. Филипп нам про это говорил – выход черной энергии! Это коллективная галлюцинация.

Плотников усмехнулся, подошел к Фомину и взял его руку своей рукой, с пальцами, черными от крови и без ногтей. Потом Плотников поднял белоснежный свитер – под ним оказалась дыра в боку под сердцем.

– Вот, засунь сюда руку… – смеясь, сказал Плотников. – Это мои раны, ты же их видел вчера…

Фомин отдернул руку – она была в крови.

– Ну? – спросил Плотников. – Галлюцинация?

– Боже мой! – прошептал Фомин.

– Вот, это уже тепло… – проговорил Плотников.

– Тише! – вдруг закричал Филипп. Все оглянулись на куб, о котором за всем этим забыли. Куб загудел. Верхняя и боковые стенки его отошли, распались, и все увидели, что это некое устройство – вроде пульта.

– Что это, Филипп?! – закричал Иван Громов.

– Да погоди, погоди, дай разобраться!..

– забормотал Филипп, впиваясь глазами в куб. Оттуда лился тот самый свет, который Филипп уже видел в Кулешовке, только ярче и теплее. Филипп почувствовал, что ему становится жарко. Он оглянулся – все вокруг тонуло в свете.

Вдруг ему послышались какие-то странные звуки, как бывает, когда нырнешь в воду, и из-под воды слышишь крики и музыку пляжа. Филипп силился разобрать, что это, но тут какая-то сила рванула его за ворот.

– Очнись, Филипп! Стрельба! – прокричал ему Иван Громов в самое ухо. – Заставу нашу атаковали!